До сих пор отчетливо помню чувство бессилия, обиды, гнева…
Первым заработал пулемет Захара Богатыря. Словно откашливаясь, он дает два-три прерывистых выстрела и уверенно заливается длинной очередью. За ним вступает автомат. Еще. Еще… Это длилось секунды, на тогда казалось часами…
Ответной стрельбы нет. Над Будой вспыхивают ракеты, и трассирующие пули бороздят небо.
Мы бросаемся к бараку. Первым вбегает в него Ваня Федоров и первым выходит обратно. В руках у него пистолет.
— За Васькины песни. От офицера, царство ему небесное.
— Проверить, — приказываю Пашкевичу.
А пламя уже ревет. Оно слепит глаза, но так трудно оторваться от него…
— Комиссар, — докладывает Пашкевич. — Там только тринадцать.
Рассыпаемся по станции. Залитая лунным светом, она как на ладони, но четверо фашистов исчезли.
— Ну и черт с ними, — спокойно говорит Рева. — Потом добьем.
Над Будой по-прежнему ракеты и густая сеть трассирующих пуль.
— Трусят. Оборону держат, — смеется Богатырь.
Вдруг с той стороны, где должен быть Хутор Михайловский, доносится нарастающий шум подходящего поезда: надо полагать — это Буда вызвала подкрепление.
Даю сигнал отхода. Сень ведет по снегу, без дороги, через густой кустарник. Ямы, колдобины. Рева ворчит. Но вот уже наша старая знакомая дорога.
Бородавко идет рядом со мной. Он шагает молча, лишь изредка бросая на меня быстрый, настороженный и, мне кажется, немного сконфуженный взгляд. Очевидно, он смущен своим отказом от командования там, у станции. Почему Лаврентьич сделал это?.. Поговорить с ним?.. Нет, не стоит. Во всяком случае не сейчас: на сердце так радостно. Операция удалась. Блестяще удалась. Такое чувство, словно мы опять в боевом строю, локоть к локтю с армией. Хорошо!
Гаснут звезды. Скоро рассвет. Позади полыхает пламя и раздается суматошная стрельба.
Пусть, пусть стреляют!
— С победой, товарищи!
Через два дня Бородавко, Богатырь, Пашкевич, Рева и я — наш «командирский совет», как в шутку называет нас Лаврентьич, — приходим в небольшой поселок Челюскин, что над рекой Неруссой. С трудом находим «сержанта с реванолем». Он сразу же узнает нас, рекомендуется Иваном Ивановичем Шитовым и ведет к своему «мудреному старику».
— Зовут его Григорием Ивановичем Кривенко, — рассказывает по дороге Шитов. — Старый член партии, участник гражданской войны. Организатор и бессменный председатель колхоза. Когда наши части проходили через Челюскин, командование поручило ему группу раненых. Кривенко расселил их по хатам, вылечил, и сейчас почти все на ногах.