— Нет, все это не то. Не то, — с болью вырывается у Стрельца.
— Не то? — вскипает Рева. — Да якой тут может быть разговор, комиссар? Снять с него шинель, отобрать оружие — и бывай здоров!..
— Спокойно, Рева, — останавливаю я. — Товарищ Стрелец, доложите командованию, в чем дело.
Стрелец молчит. Все ждут.
— Вы слышали мое приказание?
Стрелец поднимает на меня хмурые глаза.
— Товарищ комиссар, — наконец, говорит он. — Разрешите мне и военфельдшеру Приходько пойти к фронту. Здесь я не вижу своего места. Мое место в армии. Там я принесу больше пользы.
Мне нечего возразить. Но я не ждал этого. Снова поднимается давно решенный вопрос. Как это некстати именно сейчас, когда вот-вот сорвется операция и у людей колеблется вера в наше дело. И в то же время я понимаю Стрельца: трудно, очень трудно на первых порах кадровому командиру быть бойцом-партизаном, трудно идти на операцию, которая кажется никчемной. Да и кто смеет задержать его, раз он решил занять свое место в армейском строю?
Тихо советуюсь с Бородавко. Он согласен со мной.
— Хорошо, идите, — разрешает Лаврентьич.
Стрелец вытягивается, и его только что хмурые глаза сияют.
— Разрешите выполнять?
Не успевает Бородавко ответить, как к нему обращается Чапов:
— Прошу и меня отпустить к фронту, товарищ командир.
— Опять? Ведь вы же пробовали и вернулись.
— Теперь другое дело. Мы знаем, где фронт. Мы пойдем наверняка. У нас есть проводник.
— Кто?
— Я их провожу, — говорит Анатолька Скворцов. — Тут все дороги мне известны. Когда же пойдут новые места, я опять к вам, — и он улыбается такой добродушной, такой спокойной улыбкой, будто в мирное время собрался проводить своих друзей в соседнее село.
Значит, они уже заранее договорились…
Тяжело отпускать их. От нас уходят два боевых командира… Тяжело… И все же, может быть, это даже к лучшему. Конечно, к лучшему. С нами останутся только те, кто крепко верит в наше дело, окончательно нашел свое место здесь, во вражеском тылу…