— Ух ты, — не сдержала она своих эмоций, — а он подстригся!
Как раз, в этот момент Эрнандо снял старую шляпу, подаренную ему Себастьяном, обнажив коротко стриженую голову.
— Так он меньше похож на филина, но всё равно, что-то в нём такое осталось, например, нос! А у него есть абордажная сабля, и хорошая. Не зря я его учила…
— Не может быть у него, Мерседес, хорошей сабли! — сказал ей отец. — Хорошая сабля стоит не меньше тридцати реалов, а отличная, из толедской стали, и за сотню реалов перевалит. А сейчас, раз ты рассмотрела все то, что хотела, иди в свою каюту, нам предстоит долгий переход, и твой отец в ответе за тебя. Ты меня поняла, несносная девчонка. Учитель она, оказывается! Научила… на двести реалов и радуется, бестолковая. Марш в каюту!
— Да, папа, — и девушка убежала, приподняв обеими руками подол длинного платья, чтобы переодеться в своей каюте во что-нибудь более удобное и менее изысканное.
Филин повзрослел, да и только, но его место в мыслях уже не девочки, но ещё и не девушки, было настолько мизерным, что к исходу второго дня она о нём начисто забыла.
Я же, стоя на пирсе, снимал шляпу для того, чтобы утереть лицо, мокрое от слёз, которые вызывал сильный ветер. Да, именно ветер был виноват в том, что они непрерывным потоком струились по моему лицу. Этот гадкий, свежий ветер вышибал слезу при виде уходящих в море кораблей.
Вздохнув и высморкавшись, с помощью пальцев, я сплюнул и, развернувшись, пошёл на барк, чтобы понять, что мне предстоит делать и узнать, чем им можно помочь, чтобы они как можно раньше вышли в море, вслед уходящей в Испанию эскадре.
Корабль, на котором мне предстояло путешествовать, был старый и со странным названием. Maravillas в переводе с испанского означает чудеса. Подходящее, конечно, название для корабля, который всё ещё ходит по морю, несмотря на свой преклонный возраст. Наверное, он ещё помнил Фернандо Кортеса, вот уж, действительно, чудеса. Все эти мысли быстро промелькнули в моей голове, когда я впервые вступил на палубу этого судна. Это был трёхмачтовый парусный корабль, несущий прямые паруса на фок и грот-мачте, и косые, для лучшего маневрирования, на бизань мачте.
Я ещё плохо разбирался в парусниках, но двухмачтовый корабль, схожих пропорций, назывался бригом или бригантиной, в зависимости от того, какие паруса были на грот-мачте, косые или прямые. Здесь мы имели полноценный барк, с двумя нижними палубами, одна из которых была пушечной, и полноценным трюмом, с балластом и грузом.
Но сам барк оброс ракушками и имел много повреждений дерева, уставшего от времени. Он всё ещё держался, несмотря на многочисленные течи в трюме, и полчища крыс, проживавших там же, которые могли перечислить свою родословную, наверное, в сотом поколении. Чудеса, по-другому и не скажешь.
Капитан барка выглядел под стать своему кораблю, как и вся его немолодая команда. Я среди них был самым юным, следующему уже было тридцать лет, остальным — от тридцати пяти до сорока пяти, а люди, старше этого возраста, в море уже и не ходили.
***
Капитан Хосе Мигель Гальярдо де Ломо, просмоленный и просоленный старый моряк, с густыми, длинными усами и короткой рыжей бородой на лице, испещрённом морщинами, распоряжался на корабле, подгоняя своего плотника с ремонтом. Если бы это старое корыто не разваливалось на ходу, он ушёл бы вместе со всеми, но страх не доплыть до порта от последствий любого шторма, и даже просто крепкого ветра, пересиливали его боязнь нападения пиратов.
От них ещё был вариант уйти, или скрытно передвигаться, а от шторма не был застрахован никто. Из двух зол выбирают меньшее, и он выбрал починку судна, а команда его поддержала, используя лишние деньки для отдыха на берегу. Да и бочки для пресной воды надо было хорошо прожарить, чтобы они не зацвели раньше времени, ведь за каждый день хранения питьевой воды битва шла серьезная.
Много было забот у капитана, а ещё нужен был навигатор, которого у них неожиданно не стало. Никто не думает о здоровье в море, и вот печальный итог: старый Родригес, верный друг и товарищ, ушёл навсегда на дно моря, с привязанным к его ногам пушечным ядром, чтобы не преследовал их по ночам, нагоняя судно верхом на черепахе или акуле.
Вместо него монахи из монастыря Святого Августина предложили мальчишку, и это было неожиданно для старого капитана. Но юнец умел читать карты, пользоваться астролябией, и навигацию, хоть и плохо, но знал. А больше от него ничего пока и не требовалось.
Жизнь снова давала старому капитану шанс на будущее. Сердце старого морского волка тоскливо сжималось, сознавая, что этот рейс станет для него крайним, и в море он больше не выйдет, а его единственный корабль больше не будет его кормильцем, скорее обузой.
— Давайте, парни, быстрее, быстрее пошевеливайтесь! Если мы выйдем в море позже десятого сентября, нас не поймут ни на небе, ни в море.
Так, подгоняя своих подчинённых, он расхаживал по палубе корабля и вскоре заприметил шагавшего к нему парнишку, по имени Эрнандо и по прозвищу Филин.