И он, сложив руки лодочкой, быстро зашептал молитву, я повторил его жест и тоже прочитал Молитву Богородице. — Аминь! — завершил отец Бернард, — ты можешь идти, сын мой, я благословляю тебя и твою судьбу.
Перекрестившись и поцеловав руку настоятелю, я удалился в свою келью размышлять о превратностях своей судьбы и о тяготах и лишениях, постоянно подстерегающих меня в этом мире. Мире, в котором магической составляющей было намного меньше, чем приключенческой.
Одно было хорошо, у меня оставались в запасе целых две недели, чтобы продолжить тренировки с Алехандро, а кроме этого, он перестал с меня брать деньги на еду, потому как уже нашёл себе и работу, и дом, и жену, из семьи богатого торговца. Это меня полностью устраивало, к тому же, я был искренне рад за него. Несмотря на разницу в возрасте, я считал его другом и наставником.
Общаясь с ним, я понял, насколько он был благороден по отношению к добровольно сдавшимся врагам, женщинам и детям. Но ни индейцам, ни неграм об этой стороне его души, я думаю, было не суждено узнать. За исключением, может быть, женщин, и то не факт. По крайней мере, индейцам повезло больше, ведь католическая церковь признала за ними наличие души, что не было даровано неграм.
На следующий день я, приодевшись, пришёл на портовый пирс, провожать караван судов. Меня там никто не ждал и не обращал на меня никакого внимания. Кому нужен неизвестный юноша, просто и недорого одетый, с абордажной саблей на боку. Даже пистолей у меня не было, что могло бы заинтересовать потенциальных работодателей, или просто привлечь внимание.
Моя одинокая фигура, тоскливо наблюдавшая за уходящими кораблями, всё же привлекла внимание, когда толпа галдящих моряков, грузчиков, торговцев и остальных отъезжающих постепенно ушла с пирса либо в город, либо, загрузившись в шлюпки, уплыла на корабли, и я остался один.
В связи с этим, несколько подзорных труб были направлены любопытными обладателями этих устройств на пирс. Одним из них был и Себастьян Доминго де Сильва.
— Мария, Мария, — посмотри, кто нас провожает!
— Кто, дорогой?
Мария Грация, так же, как и обе дочери, Долорес и Мерседес, в красивом дорогом платье, стояла на палубе, прощаясь с Гаваной и Новым Светом.
— Это твой спасённый гачупин, Эрнандо Филин, так, кажется, его звать?
Перехватив подзорную трубу из рук мужа и прищурив левый глаз, она посмотрела на отдаляющийся берег.
— Действительно, это он. Как ты его высмотрел?
— Всё очень просто! Он — единственный человек, который остался на пирсе и всё это время неподвижно стоял, всматриваясь вдаль, как неутешная мать, провожающая в первый раз своего сына в море. И у него была абордажная сабля, представляешь?
— Да, Себастьян, мальчик возмужал. По городу ходили слухи, что он связался с Алехандро Алькалло, а тот совсем уже опустился. Но вскоре он пропал и его редко видели в городе. А уже перед отплытием я узнала, что Алехандро женится, и он завязал с пьянством. Как тебе?
— Удивительные вещи ты рассказываешь, моя дорогая жёнушка, просто удивительные.
— Мам, дай и мне посмотреть.
Родители не заметили, как сзади к ним подошла Мерседес и тихо стояла, подслушивая их разговор.
— Ну, возьми, посмотри на того, кого ты пыталась продырявить.
Нежные девичьи руки нетерпеливо выхватили из рук матери подзорную трубу и, покрутив её в руках, приставили сначала к одному, а потом и к другому глазу. Видимо, девчонка в первый раз смотрела в неё, и никак не могла приноровиться сделать это удобнее.