— Успокойся, Мария, — ответил ей мужчина, — ты остаёшься не одна, с тобой будет наш десятилетний сын.
— Хосе, мой любимый муж, ему ещё не исполнилось десяти. Он совсем ещё ребёнок.
— В его возрасте я уже шагал по палубе отцовского корабля, а не сидел у юбки мамки, — сказал, как отрезал, мужчина, — пусть учится навигации на дому, раз ты не хочешь отдавать его в навигационную школу, и чтобы он к моему прибытию уже знал достаточно, для того, чтобы сдать мне минимальный экзамен. Ты поняла, Мария?
— Да, любимый. Но, может быть, ты… Не уезжай, Хосе! — и она бурно зарыдала, содрогаясь всем своим пышным телом.
— Вот и хорошо, успокойся, дорогая, я тоже тебя люблю. Дай ему эту астролябию, пусть он учится, и скажи падре Мигелю, чтобы он показал, как ей пользоваться. Зря, что ли, он является нашим духовником. Он умеет пользоваться астролябией, пусть выполнит свой долг перед нашей семьёй!
На этом видение померкло, и пелена с моих глаз исчезла. Я судорожно вздохнул. На моих глазах были слёзы, когда они успели появиться, я не заметил. Но астролябия в моих руках ощутимо нагрелась и просилась мне на грудь, туда, где находилась моя магическая сущность.
Повинуясь неясному чувству и сиюминутному порыву, я повесил астролябию себе на грудь, где она и притаилась, словно кошка, уютно пристроившись на ней. И даже засветилась, но в свете яркого солнца это могло мне и показаться.
— Нам надо посмотреть карты, капитан! — и я повернулся к Гасконцу всем своим тщедушным телом.
Тот удивился этому вопросу, но вида не подал и бросил кратко: — Пошли.
Войдя, уже в который раз, в его каюту, мы подошли к столу и разложили на нём обе небольшие морские карты Карибского моря, или, как его ещё иногда раньше называли, Караибского.
На этот раз я смог разглядеть на одной из карт небольшую золотую точку, вглядевшись в которую, я вдруг разглядел наш корабль, из середины которого, ровно там, где находилась капитанская каюта, поднимался вверх золотой луч.
— Вот здесь мы, — я уверенно ткнул в карту пальцем, показав наше примерное местонахождение.
— Ты уверен? — переспросил меня Гасконец.
— Абсолютно, — подтвердил я.
— Хорошо, получается, мы относительно недалеко от Картахены, вот куда нас забросил шторм. А здесь, милях в двухсот от нас, может меньше, лежит небольшой, нужный нам архипелаг Ислас-дель-Росарио.
Всмотревшись в карту и следя за пальцем Гасконца, которым он тыкал в побережье Колумбии, я действительно увидел этот архипелаг и даже смог прочитать надпись, которая появилась над ним, а также морской порт Картахена. Вот куда бы нам попасть и расплатиться за все наши мучения.
— Замечательно, — подытожил Гасконец, — а теперь пойдём снова на палубу и ты покажешь нам нужное направление. С собой он взял большой корабельный компас и, установив на специально сделанную под него тумбу перед румпелем, стал его настраивать, следуя моим рекомендациям.
Рулевой работал румпелем, разворачивая корабль в нужную сторону, я смотрел на астролябию, корректируя курс корабля и говоря об этом капитану. А пираты, разбежавшись по вантам и реям, держась за леера и наступая на параллельно натянутые канаты, поднимали паруса на фок-мачте и сломанной грот-мачте, от которой остались лишь грот-марсель и грот-брамсель.
Поймав ветер, судно пошло курсом левентик, но ветер был не попутным новому направлению и, подчиняясь моим указаниям, шлюп стал менять свой курс. Направление курса, которое указывал я, дублировал капитан, а уже его приказы выполняли все остальные, включая рулевого и марсовых матросов.
Подняв косые паруса, между грот и фок-мачтой, шлюп стал совершать поворот оверштаг, стремясь стать на правильный курс. Я чувствовал себя самым главным на корабле. Мои приказы выполнялись беспрекословно, мне выдали штаны и рубаху из грубого льняного полотна, накормили и слушались. Башмаков из грубо выделанной кожи, правда, не дали, ну и ладно.