— Не хочу, — не стал я его разубеждать, — не для него моя душа, и вам не советую! — зачем-то предупредил я его.
— Мы давно уже все прокляты, — неожиданно грустно сказал Гасконец.
— Ещё нет, ещё нет, — повторил я два раза своё утверждение и медленно покачал головой, вспомнив при этом капитана Барбоссу из «Пиратов Карибского моря».
— Ты меня пугаешь, малыш! — и Гасконец низко склонился передо мной, приблизив своё лицо прямо к моему. Взгляд его прозрачно-голубых глаз пытался проникнуть в меня, подобно рентгеновским лучам, и просканировать всего, надеясь найти ту информацию, которую я скрываю от него.
Пристально глядя в эти абсолютно бездушные глаза, мне хотелось только одного — фыркнуть, точно кошка, и вцепиться ему в нос зубами и рвать, рвать его в клочья ногтями, зубами, руками, чем угодно, лишь бы не видеть его ненавистную наглую рожу. Видимо почувствовав это, он отпрянул от меня. Мои волосы, безжалостно обрезанные пиратским ножом, встали дыбом, торча во все стороны, а глаза пытались вылезти из орбит от плохо сдерживаемой ярости.
Гасконец, ничего не говоря, только сморщившись, как будто съел кислый лимон, отворил дверь своей каюты и крикнул: — Эй, кто есть на палубе, кока ко мне! — и захлопнул дверь, снова повернувшись ко мне.
Капитан «La Gallardena», немало поплававший и повидавший на своём веку как множество людей, так и кораблей, переваривал увиденное и услышанное от юнца. Вся беседа, задуманная им, чтобы заставить сотрудничать этого детёныша рыбного филина, пошла насмарку.
Он пытался разглядеть в этом подростке его магическую сущность и связанность с тёмными силами или увидеть его связь с тёмной магией, но не почувствовал ничего. Вообще ничего, но юнец на короткое время превратился от его взгляда в нечто, не совсем обычное.
Его грубо обкромсанные ножом волосы встопорщились, как у птицы, торча в разные стороны, а глаза, до этого равнодушно-спокойные, неожиданно стали злыми и колкими. В них поселилась дикая необузданная ярость, превратившая небольшие зрачки в огромные чёрные провалы, отчего глазное яблоко, и так не блиставшее белизной, приобрело грязно-жёлтый цвет. Нос, с небольшой элегантной горбинкой, превратился в кривой клюв, как у филина. И если бы он был ороговевшим, то подросток обязательно бы им клюнул его, вцепившись в лицо. Филин, как есть, филин!
Гасконцу было неприятно осознавать, что нашёлся человек, который будил в нём противоречивые чувства, одно из которых было чувство опасности, исходящей от этого гачупина. Но дело надо было делать, а его знаний определенно не хватало для этого.
Если команда поймёт, что они заблудились, а капитан не может найти обратный путь, то они выйдут из-под контроля и свергнут его. И хоть подходящих кандидатур не было, но такой вариант исключить было нельзя. Всегда найдётся тот, кто будет более достоин и более щедр, по их мнению.
Капитан должен всегда помнить об этом, и никакой квартирмейстер не сможет погасить этот конфликт. Особенно теперь, когда они нагружены захваченной в Панаме добычей, которую все жаждут потратить в кабаках, среди моря вина и весёлых доступных женщин. Конечно, добыча оказалась не так велика, как они предполагали, но и того, что есть, хватит, чтобы пираты были готовы пойти на всё.
В дверь капитанской каюты осторожно постучались.
— Да, — громко крикнул Гасконец.
— Вызывали, капитан? — и в каюту боком протиснулся невысокий француз Андре, родом из Анжу, что было явно видно по его унылому красному носу, обвитому синими прожилками матёрого любителя вина. И который торчал из центра его белого лица как ультрасовременный водопроводный кран из покрытой белым кафелем стены.
— Свари кашу этому гачупину, — и он кивнул на Эрнандо.
— Кашу… ему, зачем?
— Потому что это приказал тебе твой капитан, ты понял, Анннндре! — растянул, клокоча от ярости, Гасконец имя кока.
— Есть, капитан! Я всё понял, капитан! Я всё сделаю, капитан, — быстро затараторил кок. У нас есть ещё и рис, и маис. Я мигом, капитан, — и он быстро выскочил из каюты.
— Каша тебе будет, а пока ответь мне на один вопрос, гач…