Раздался свежий, звонкий смех, но вдруг она переменила тон:
– Да, у тебя есть в Лувре друг, друг очень смиренный, но истинный, – это я… но есть также и враг, и страшно сильный враг – графиня де-Суассон, и потому ты должен простить дочери оружейника, что она заняла место племянницы кардинала… Думай об ней больше, чем обо мне, и берегись!
– Чего мне бояться?
– Разве я знаю чего? – продолжала она, прижимаясь к нему. – Всего, говорю тебе, всего!.. Предательства, измены, козней, клеветы, засады, и интриги! У неё будет хитрость змеи, терпеливость кошки, кровожадность тигра… Берегись, мой друг, берегись, Гуго, берегись каждую минуту!.. я ее хорошо знаю!
– Э! милая крошка! ты забываешь, что я буду сегодня вечером далеко от Парижа, через неделю в Германии, а через месяц в Венгрии… Неужели ты думаешь, что её память может уйти так далеко?
– Хорошая память – не знаю; но дурная, злая – наверное, да! разве ты забыл, что Манчини – итальянка?
– Э! да ты становишься нравоучителем и философом, Брискетта!
– Нет, с меня довольно – оставаться женщиной…. И заметь, друг Гуго, что я из таких, перед которыми не стесняются, а говорят совершенно свободно. Горничная, что это такое? вещь, машина, которая ходит, бегает, слушает, – меньше, чем что-нибудь, наконец… Смотри! у графини де Суассон память беспощадная!.. Ты задел, оскорбил, ранил то, что всего меньше прощает в женщине – её самолюбие!.. Досада её излилась свободно при мне, и Бог знает, хорошо ли я слушала! Слова уже что-нибудь значат, но взгляд, выражение, улыбка! Что за улыбка!.. я знаю, какие улыбки бывают у женщин… этой я просто испугалась… Злоба, мщение так и кипят под нею!
Она взяла руки Гуго в свои; веселые глаза её подернулись слезами.
– Если б я написала тебе все это, продолжала она, ты бы мне не поверил. Надо было сказать тебе: я сама видела, я сама слышала!.. Безумная мысль пришла мне в голову… я схватила ее на лету… я могла представить себе на несколько минут, что здесь еще маленькая комнатка на Вербовой улице. Помнишь? Куда бы я ни пошла, чтобы со мной ни случилось, память об ней останется у меня на веки… Сколько перемен с тех пор!.. Я смотрю на тебя, я говорю себе, что это он, это Гуго, и мне хочется и смеяться, и плакать разом, когда я вспомню об этом далеком прошлом, состоявшем всего из нескольких дней!.. Как встрепенулось мое сердце, когда я увидела тебя! Вот почему ты должен мне верить, когда я говорю тебе: берегись!.. Эта опасность, которая грозит тебе, когда придёт она? Откуда придёт она? Не знаю; но она повсюду, я это чувствую… Она в Париже, если ты останешься, она будет в Вене, если ты уедешь… Еще раз, берегись, умоляю тебя, ради Бога, берегись!
Она отерла слезы и поцеловала Гуго.
– Буду беречься, сказал он, но как это скучно!.. Враг мужчина – это ничего… но враг-женщина – это сам дьявол!
– Да, дьявол – вот его настоящее имя, особенно когда этот враг – графиня де Суассон!
Между тем как все это происходило в маленьком павильоне, где обер-гофмейстерина королевы устраивала себе молчаливый приют, Бриктайль, которого кавалер де Лудеак считал уже мертвым, сидел в отели Шиври перед столом, установленным изобильно разными блюдами, и весело кушал. Он доканчивал жаркое, от которого оставались одни жалкие косточки на серебряном блюде, и обильно запивал отличным бургонским, от которого у него уже совсем разгорелись щеки. Цезарь смотрел, как он ест, и удивлялся неутомимости его крепких челюстей.
– Что вы скажете, если я вас попотчую этим куском паштета с таким аппетитным запахом? – спросил он его.
– А скажу, что другой такой же кусок даст мне возможность лучше оценить достоинства первого.
– Значит, дела идут лучше? продолжал Цезарь, между тем как капитан глотал кусок паштета, разрезав его на четверо.
Вместо ответа, Бриктайль схватил за ножку тяжелый дубовый стул, стоявший рядом, и принялся вертеть им над головой так же легко, как будто бы это был соломенный табурет.
– Вот вам! – сказал он, бросая стул на паркет с такою силой, что он затрещал и чуть не разлетелся в куски.
– Здоровье вернулось, – продолжал граф де Шиври, – а память ушла, должно быть?
ebooksa