– Я не сомневаюсь, графиня.
Оставшись одна и приводя в порядок комнату графини, Брискетта слышала её шаги, как она сходила по потайной лестнице.
– Какую это чертовщину она затевает? – сказала она себе. – Такая женщина, оскорбленная в своем самолюбии, способна на все… Этот выстрел – это она подстроила наверно…. Но у Гуго легкие ноги и зоркие глаза, да и я ведь тоже не дура…
Часы пробили полночь; она засмеялась.
– Ну, хорошо! – продолжала она; у меня целая ночь впереди, а дела можно отложить и на завтра.
Гуго явился на свиданье. В полночь он вошел в знакомый темный переулок, приняв однако же кое-какие предосторожности. Через две минуты, он был в пустом саду и по той же дорожке, по которой проходил утром с Брискеттой, пришел к павильону, дверь которого отворилась при первом усилии, так что и ключа не понадобилось.
– А! я, видно, не первый! – сказал он себе.
Он взошел по темной лестнице, прошел через темную комнату, поднял портьеру и очутился в самой густой темноте.
– О! о! – сказал он, останавливаясь.
Но в ту же минуту ушей его коснулся шум шелкового платья по ковру и прежде, чем он сделал шаг вперед, маленькая ручка взяла его за руку. Ручка дрожала и увлекала его; он шел послушно. Знакомый тонкий запах духов окружал его; перед ним отворилась дверь и при свете единственной розовой свечи, горевшей на углу камина, он узнал ту самую таинственную комнату, где Олимпия принимала его в часы увлечения. Путеводительница его, которую скорей он вел, чем она его, была закутана в широкое черное платье; на лице у неё была шелковая маска. Она быстро приподняла кружево маски и задула свечу.
– Я не хотела отпустить вас, не простившись с вами, – прошептала она дрожащим голосов. – Сколько беспокойства, пока дойдешь сюда! сколько затруднений!..
– И однако же вы пришли?
– Ничто не могло остановить меня.
– И так, уезжая, я могу думать, что оставляю друга в Лувре?
– Друга, о да, и друга, который любит вас гораздо больше, чем вы полагаете.
Горячее дыханье скользило по губам Гуго. Он чувствовал под рукой трепетание сердца за тонкой шелковой тканью…
– Прихоть дала мне вас, прихоть и возвратила, – сказал Гуго, – да будет же благословенна эта прихоть!
На рассвете, луч света пробившийся сквозь драпировку, открыл ему прислоненное к его плечу улыбающееся розовое личико, закрытое распустившимися волосами; он осторожно раздвинул волосы и вскрикнул:
– Ты, Брискетта!
– Неблагодарный!