В огонь и в воду

Араб сделал себе из отеля Колиньи свой дом, свою палатку. Он никуда не выходил и проводил часы, или мечтая в саду, или давая уроки фехтования Угренку, или пробуя лошадей, приводимых барышниками на продажу. Тут только, в этом последнем случае, сын степей отдавался весь свой врожденной страсти и дикой энергии; поездив, он опять впадал в молчаливое равнодушие.

В тот день, когда было решено, что граф де Монтестрюк идет в поход с графом де Колиньи, он улыбнулся и показал свои блестящие зубы.

– Скакать! отлично! – сказал он.

И пробравшись на конюшню, он выбрал для себя и для двоих товарищей лучших лошадей, каких чутье указало ему в числе прочих.

С этой минуты он стал спать между ними и окружил их самыми нежными заботами.

– На войне, – сказал он Коклико, который удивлялся его затее, – чего стоит конь, того же стоит и всадник.

Когда граф де Монтестрюк сошел во двор, Коклико и Кадур оканчивали все приготовления к отъезду. Лошади были сытно накормлены, чемоданы крепко увязаны, все ждало только сигнала.

– Сегодня, что ли? – крикнул ему Коклико, застегивая чемодан.

– Седлайте коней… едем! – весело отвечал Гуго.

– Наконец-то! Я никогда не видал других турок, кроме пряничных, что продают на ярмарке в Оше, и был бы очень рад увидеть, каковы они живые.

Говоря это и между тем как Кадур осматривал, все ли исправно у лошадей, Коклико толкнул маленького мальчика прямо на Гуго и спросил:

– Узнаете этого мальчика?

Гуго взглянул на мальчика, который смотрел на него кроткими и блестящими глазенками.

– Э! да это наш друг из Маломускусной улицы! – вскричал он, погладив рукой по кудрявой головке.

– Он самый! А так как Угренку сильно хочется научиться солдатскому ремеслу с добрыми людьми, то я думал, не позволите ли вы мне взять его с собой?

– Пусть едет!.. Ведь он храбро помогал нам! Поцелуй-ка меня, Угренок.

Угренок расплакался и бросился на шею графу де Монтестрюку.

– Ну, вот ты теперь и принят в полк, приятель, – сказал Коклико; – пока будет хлеба для троих, будь покоен, хватит и на четвертого.

– Да и лошадей четыре уже готово, – проворчал Кадур.

В тот самый час, как Гуго садился на коня и, в голове своего маленького отряда, проезжал по Парижу, по дороге в Мец, Орфиза де Монлюсон ходила в сильном волнении взад и вперед у себя по комнате.