Когда спросили у Криктена, он отвечал важно:
– Да, маркиза, мы всё-таки приедем.
Таким образом они миновали уже Mo и Эперне и ехали по пыльным дорогам Шампани, как вдруг, раз утром, из пойманного маркизой на лету ответа ямщика она узнала, что они только что выехали из Шалона.
– Боже милосердый! – вскричала она. – Эти разбойники нас увозят, Бог знает, куда! надо позвать на помощь!
– Не нужно, тетушка: полиция тут ровно ни причем.
– Разве ты не слышала? Вот тот город, откуда мы выехали, – это не Этамп, а Шалон.
– Знаю.
– Ты видишь сама, что они хотят нас похитить… Надо кричать!
– Успокойтесь, тетушка: эти добрые люди вовсе не похищают нас, а только повинуются.
– Кому?
– Мне.
– Но куда же мы едем?
– В Вену.
– В Вену, в австрийскую Вену?
– Да, тетушка.
Маркиза просто обомлела на подушках кареты. Так близко от турок! Было отчего испугаться особенно женщине! И что за странная мысль пришла Орфизе подвергать их обеих такой опасности? Об этих турках рассказывают, Бог знает, какие вещи… Они не имеют никакого почтения к знатным особам. Если только кто-нибудь из них коснется до неё рукой, она умрет от стыда и отчаяния!.. Но когда ей заметили, что в Вене она будет иметь случай представиться ко двору императора, добрейшая маркиза успокоилась.
Оставим теперь маркизу с племянницей продолжать путь к Рейну и Дунаю и вернемся назад в Париж, где обязанности по званию и расчёты честолюбия удерживали Олимпию Манчини.
Если бы Гуго носился поменьше в облаках, когда возвращался в восторге из отеля Авранш в отель Колиньи, он мог бы заметить, что за каждым его шагом следит по пятам какой-то плут, не теряя его ни на одну минуту из виду.
Этот шпион, хитрый как обезьяна и лукавый как лисица, был преданным слугой графини де Суассон и особенно любил разные таинственные поручения. Он был домашним человеком в испанской инквизиции, секретарем одного кардинала в Риме, агентом светлейшей венецианской республике, наемным убийцей в Неаполе, лакеем в Брюсселе, морским разбойников, а в последнее время – сторожем в генуэзском арсенале, где чуть не занял места своих подчиненных. Карпилло очень нравилась служба у графини.
Когда женщина с характером Олимпии вступала на какой-нибудь путь, она шла до самого конца, не останавливаясь ни перед какими недоумениями совести, ни перед какими преградами. Брискетта не ошибалась: то, что гордая обер-гофмейстерина королевы называла изменой, нанесло жестокую рану самолюбию фаворитки. Предупрежденная, еще при начале своей связи с Монтестрюком, о любви его к герцогине д"Авранш, она сначала взглянула на это открытие, как на неожиданный случай развлечься немного от постоянных интриг и происков, обременявших жизнь её. Размышление пришло уже после разрыва, под влиянием раздражения и она принялась разбирать все, до последней тонкости, все признаки, все вероятности, собирать в памяти малейшие поступки и слова, подвергать их подробнейшему анализу, подобно тому, как алхимик разлагает в своем тигле какое-нибудь вещество, чтоб добраться до его составных элементов.
ebooksa