И я с сомнением посмотрел на Олега. Сзади уже собралась порядочная толпа.
— Он там не сдох, случайно? — попытался я пошутить. Я не хотел его смерти. Я хотел разобраться с ним сам.
Аня закричала, как только Афанасьев открыл дверь своим ключом. Позади стали еще сильнее толпиться студенты. Кто-то уже светил камерой.
Вот же сука!
Внутри лежал Веселов, судя по всему раскинувшись в очень неудобной позе.
Его лицо было похоже на кровавое месиво, словно кто-то очень долго проверял на нем силу молотка. Кровь дотекла почти до порога.
Я всучил Аню Олегу и тут же аккуратно прошел к… Да, скорее всего, трупу.
Пульса не было, а кожа на шее начала синеть.
— Скорую? — спросил бледный замерший Афанасьев. Да, это тебе не театральная смерть Дездемоны. Натурализм в чистом виде.
— Ей тут делать нечего. Полицию и прочих. Разбирайся. Аню я забираю.
— Конечно, — отпустил он из объятий мою девочку.
Она, всхлипывая, зарылась мне в шею носом, стараясь не смотреть на бывшего, теперь уже мертвого друга.
Мне не было его жалко.
Но возникал вопрос, у кого еще было желание расквасить вусмерть физиономию насильника?
— Он, — всхлипнула Аня. — Он умер?
— Не думай об этом, думай о том, как ты блистала на сцене.
— Не могу, — шептала она, пока я вел ее в машину. Сумку мне всунул еще Афанасьев в гримерке, набирая стандартный экстренный номер.
Домой Аню я уже заносил. Раздевать пришлось ее тоже самому, ополаскивать обессиленное тело в душе и, главное, не думать, что все это в последний раз. И не возбуждаться, чтобы не напугать ее своими инстинктами, которые всегда обострялись возле нее.
Говорить о расставании? Даже я не был настолько циничен. Придется выждать время.
Смертник получил отсрочку.