Польские новеллисты,

— Перестань, — сказал он. — Перестань, слезами горю не поможешь.

Подойдя к кровати, он отстранил жену и взял девочку на руки. Шагнул к двери, и дети молча расступились. Бальбина перевернулся на другой бок и захрапел с новой силой. Дети, Рудый с Анеткой на руках и жена Рудого вышли на дорогу, а Бальбина все храпел, словно нигде ни с кем ничего не случилось.

Рудый вошел в дом. Дети остановились возле крыльца, а жена с плачем плелась за Рудым. Плач ее раздражал Рудого.

— Перестань, баба! — сказал он. И жена замолчала, боясь его гнева, — Дай одеяло и возьми в сенях весла. — Он стоял посреди избы и оглядывался. — Подожди, — остановил он жену. — Накорми малого и перепеленай.

Женщина наклонилась над люлькой в углу избы. Ребенок кричал, и они только сейчас услышали его крик. Вцепившись в грудь матери, младенец сосал ее, повизгивая, как щенок. Потом женщина перепеленала его.

— Теперь возьми, что я сказал, — произнес Рудый и двинулся к двери.

Снова дети молча шли за ним и смотрели на золотые Волосы Апетки и на босые, серые от пыли ножки. Рудый шел вдоль залива на пристань. Он слышал топот детских ног за собой и тяжелую поступь женщины, тащившей два больших весла и одеяло.

Подошли к пристани. Сети, развешанные на кольях, чуть шевелились, хотя не было ветра. Тут же лежало несколько лодок, втянутых на песок. Пахло смолой и рыбой. Рудый подошел к маленькой лодке. Положил Анетку на песок и консервной банкой вычерпал со дна лодки застоявшуюся воду. Взял одеяло и разложил на носу. Потом положил Апетку на одеяло и столкнул лодку. Взял у жены весла и вошел в воду. Сперва подталкивал лодку, чувствуя, как вода доходит до колен и как намокают брюки. Потом вскочил в лодку, сел на скамейку и воткнул весла в уключины. Начал грести, вслушиваясь в мерный скрип весел.

Он сидел лицом к корме и не видел ни ребенка, ни большой воды перед носом. Он видел свою жену, стоящую неподвижно на берегу, и детей возле нее. Они стояли в молчании, и Рудый смотрел, как берег постепенно отдаляется вместе с ними. Лодка плыла теперь вдоль зарослей тростника, склоненного под тяжестью своих больших бронзовых палок. Миновав тростник, Рудый направил лодку носом на маленькие белые домики поселка на той стороне. Бросил взгляд на тот, другой берег, затянутый дымкой тумана, и на небо над ним, открытое и большое. Потом отвернулся и снова смотрел на берег, который оставил, большой и тяжелый, с крышами домов, и лесом над ними, и колокольней костела немного правее. Теперь он не видел ни жены, ни детей, потому что тростник заслонял пристань. Он греб не спеша, но ровно, стараясь не сбиться с ритма и с силой налегая на весла.

Все было так, как он себе представлял. Чем дальше отходил он от берега, тем сильнее сверкало солнце, и на воду нельзя было смотреть, не зажмурившись. Солнце висело над лесом, большое, яркое и горячее.

«Постепенно оно будет спускаться и в конце концов спрячется за морем», — подумал Рудый. Он представил себе закат солнца, красный и золотой, и море, бледно-голубое, перечеркнутое полосой червонного золота. «Поскорее бы оно зашло, тогда я буду знать, что Анетка уже в больнице», — подумал Рудый.

Он все греб и греб, не разгибаясь, и все больше удалялся от берега, хоть казалось порой, что стоит на месте. Через час бросил весла и оглянулся. Другой берег был ближе. Уже ясно виднелись красные крыши домов и черные барки, плывущие в порт. Рудый бросил взгляд на Анетку. Ничем не прикрытое, лицо девочки раскраснелось от солнца. Волосы ее, рассыпавшись, светились вокруг головки золотым ореолом.

Рудый отвернулся и подумал: «Хорошо, что нет тумана. В туман я не довез бы ее. Затерялся бы посреди этой проклятой воды, и не знаю, что б со мной тогда было».

И припомнил он, как не видать берегов и даже тростника во время тумана и кажется, что вообще нет никакого залива. Тогда сирена катера, который подходит к берегу, воет и звук ее пробегает над водой, встревоженный и грозный. И, даже причалив, катер кричит еще целый час, чтобы рыбаки, застигнутые туманом, знали, куда плыть.

Солнце опустилось немного, и жара ослабла. Рудый греб и видел сейчас отражение берега, от которого плыл. Видел он темный лес и дома, которые становились все меньше и меньше, и колокольню костела, и теперь уже едва видный черный крест на самой ее верхушке.

«Сейчас дачники идут с пляжа обедать, — подумал Рудый. — Идут напрямик через лес, а потом между домами по пыльной дороге. По той самой дороге, где лошадь лягнула Анетку».

Он обернулся и посмотрел, не сбился ли с курса. Лодка шла хорошо, и до поселка оставалось немного. Барки вошли в порт, и уже был виден маленький красный маяк на конце каменного мола. Рудый отвернулся. Снова налег на весла и снова видел перед собой неподвижный высеребренный солнцем залив и берег, от которого плыл.

«Нет ветра. Даже намека на ветер. Если б хоть слабый ветер, я развернул бы парус и уже давно был бы на месте», — подумал Рудый. Потом снова представил дачников, идущих с пляжа к обеду. «Они веселые и смеются. Спешат пообедать и пойти в лес или вернуться на море, чтобы любоваться закатом».

Он все греб и греб и чувствовал, что устает и что мышцы его начинают болеть. «Вот если б можно было перелететь через этот проклятый залив. Или было бы так: подумаешь о том месте, где хочешь быть, и в ту же секунду там очутишься».

Берег, от которого он отчалил, затягивало топкой дымкой, и сквозь дымку проступали дома, маленькая колокольня костела и лес. Рудый уже ни о чем не думал, он только греб и боролся с усталостью, одолевавшей его. Подходя к порту, он увидел двух черных бакланов, летящих над спокойной водой. Казалось, что они скользят крыльями по воде, словно бегут по ней. Они летели над открытым пространством, высеребренным солнцем, в сторону затянутого дымкой берега, от которого плыл Рудый. Рудый следил за ними, пока они не исчезли, когда он приближался к порту, перед ним снова не было ничего, кроме неподвижно блестевшей на солнце водной пустыни.