— Глупый. Они не должны были его привлекать. Ведь он был совсем юнец.
— Успокойся, — прошу я. — Говори потише. Они слушают…
— Будь они прокляты! Я не мог ему ничем помочь, понимаешь? Я посылал ему посылки, когда уже все было кончено. Сколько раз я пробовал с ним говорить, он убегал. От нас бегал к ним. Они не должны были втягивать его в это дело.
— Ты это уже говорил, — я прикоснулся к его плечу, у него дрожали руки. — Успокойся…
— Он сказал как-то Марии, что со мной ему не о чем говорить, что мы не поймем друг друга. Боялся сам сказать мне об этом, но я был в соседней комнате и все слышал… Как думаешь, долго еще?
— Нет, не долго, осталось опознать несколько трупов. Нас позовут…
— Он говорил, что я не понимаю его. Это он перенял от них.
— На нас смотрят, — предупредил я его. — Не устраивай сцен, потом все будут говорить об этом.
— Его коробило, что я купил шубу.
— Ну о чем тут говорить. — И мы отошли в сторону. Женщина, которую незадолго перед этим свели вниз, истошно кричит. Лес впитывает этот вопль и несколько раз повторяет сдавленным, возвращающимся эхом. — Ты можешь сейчас вспомнить все?
— Некоторые привозили целыми возами, — дергал он меня за плечо. — А я купил шубу для Марии. Я в самом деле купил эту шубу, оставшуюся в уничтоженном гетто, мне ее просто всучили. Он говорил тогда, что я не должен был этого делать…
Женщина внизу наконец успокоилась, но еще всхлипывала, сейчас ее втащат наверх.
— Думаешь, это так важно?
— Что?
— Если бы я не купил эту шубу?
— Нет. Это совсем неважно. Просто вы не нашли общего языка. Ему не правилось все, что ты делал…
— Они позаботились об этом!
— Слушай, — говорю я спокойно, пытаясь отвлечь от него внимание стоящих над ямой людей. — Мы, наверное, много выпили.
— Я пойду к ним, — говорит он. — Не мешай, я должен им теперь все сказать. Я должен им сам все сказать!
— Что?