Польские новеллисты,

— Они не имели права втягивать его в это дело.

— Успокойся.

— Он не подходил для этого, понимаешь? Может, им не хватало своих людей, вот и решили его втянуть?

— Он знал, что делал. Ты не имеешь права говорить о нем плохо. Здесь не место его судить…

— Всюду я могу его судить…

Он выпил лишнее. Я замечаю, что люди, стоящие неподалеку, внимательно, не без враждебности наблюдают за ним. Время от времени они тихо переговариваются, и ясно, что говорят о нас.

У нас перед глазами светлые растрепанные пряди волос. Самый молодой, говорят, был светловолос, а по волосам можно опознать. В карманах ничего не нашли. Рылись в карманах, прощупывали подкладку пальцами в грязных резиновых перчатках. Может, кто опознает по пуговицам? Нельзя опознавать по пуговицам! Конечно, это тот, самый юный из группы.

У него были почти детские руки… Его все знали. У многих он бывал. Веселый паренек и, помнится еще, имел приятный голос.

Солнце поднялось высоко, воздух нагрелся, запахло сосной и сухим песком. Последние четыре гроба втаскивают наверх. Обтягивают красным сукном. Слышны удары молотка по твердому дереву. На грузовиках мы вернемся в город. Другой возможности выбраться отсюда нет, придется ехать со всеми вместе. Только в городе сумеем избавиться от них. Мария еле держится на ногах. Ведем ее под руки с Людвиком той самой дорогой, между развесистыми деревьями. Надеюсь, что в городе удастся отыскать бричку, чтобы незаметно, по крайней мере для этих людей, добраться до кладбища. Но до этого еще далеко. Там мы должны быть до конца. Вот идущие следом, сразу за гробами, запевают. Рабочие, которых привезли раскопать ров, подхватывают пение. Говорю Людвику, что до машин уже близко. Он идет с опущенной головой, расстегнув тяжелое пальто. Совсем бы его сиять. Он крутит головой, продолжая идти. Впереди поют уже громче и стройнее. То же самое должны были петь тогда, при побеге одного из них. Наверное, теперь и он поет вместе со всеми, забыв о страхе и задыхаясь от этого пения, а впереди у нас еще столько всего, прежде чем это кончится.

Я открываю рот и вдыхаю тяжелый запах этого леса.

ЗДИСЛАВ УМИНСКИЙ

Охота на диких уток

Когда они сошли с автобуса, дождь стихал, а когда они дошли до первых зарослей орешника, прекратился совсем.

Они остановились, и мужчина сильным движением руки стянул с себя дождевик.

— Советую тебе сделать то же самое, — сказал он мальчику.

Мальчику было тринадцать лет. Он с трудом развязывал мокрые тесемки, продетые через дырки у самой шеи, и наконец сбросил тяжелый намокший плащ.

— А теперь сверни его. Посмотри, как я это делаю, — продолжал мужчина. Он сначала встряхнул плащ, потом присел и начал складывать твердую шершавую ткань.

Мальчик тоже не терял времени зря. Он прижимал коленками жесткую парусину, и через минуту у него получился маленький тугой сверток.

— Встань, я положу это в твой рюкзак, — сказал мужчина.

— Папа, только вложи так, чтобы мне было удобно нести.