Крови и зрелищ!

– Мне все любопытно, – сказала Фрайни, ни капли не покривив душой и сделав большой глоток из бутылки. Портвейн был сладок и богат ароматами.

– А я сам по себе тебя интересую?

– Да.

Фрайни сделала еще глоток вина. Краска все еще на его лице: две желтые звезды над глазами, белый рот вокруг его собственного красного рта. И все те же серые глаза, которые смотрят на нее и ничего не упускают. Он присел на кровать рядом с ней. Его нагой бок коснулся ее бедра через легкий халатик.

– Возможно, я нахожу, что ты… привлекателен, – добавила она. – Иначе зачем бы я стала бродить в ночи?

– Действительно, зачем же еще? – ответил он. – Но ты не из тех детей, что родились в цирке, Ферн? В противном случае ты бы знала…

– Знала что?

Его близость действовала на Фрайни. Она чувствовала, как его кожа излучает жар, замечала, как напряглись его мышцы, как это напряжение от бедра пошло в пах. Сомнений в том, что клоун рад ее видеть, не было. Однако голос его при этом оставался на удивление спокойным.

– Никто не спит с клоунами, – сказал он, передавая ей бутылку. – Это приносит несчастье. Мы неудачники. Мы само собой должны быть грустными.

– Почему? – Фрайни положила руку ему на плечо и почувствовала, как клоун затаил дыхание.

– Клоун – это средоточие грусти. Поэтому люди и смеются над нами. А как сможем мы быть грустными, если у нас появятся возлюбленные? – задал он резонный вопрос. – Ох!

Фрайни погладила его по спине. Твердые мышцы свидетельствовали об исключительной силе их обладателя.

– Итак, ты считаешь, что я не имею отношения к цирку? – спросила она, пробежав легкими пальцами от его шеи к грудной клетке и обнаружив напрягшиеся соски.

– Нет, не имеешь. Ты хорошая наездница, но ты не отсюда. Почему… Ах… Почему ты здесь?

– Знаешь, я не смогу сосредоточиться… – замурлыкала Фрайни. – Да и ты тоже, пока мы с этим не покончим. Давай ты будешь получать поцелуи за ответы. Первый вопрос: кто тебе больше нравится – Фаррел или Джонс?

– Фаррел. Джонс негодяй, – сказал клоун, и Фрайни поцеловала разрисованный рот. Грим с его губ перешел на ее, и они окрасились в такой же цвет.

– Хорошо, вопрос второй. Ты поможешь мне выяснить, что происходит?

– Да, – сказал он, и один красный рот слился с другим красным ртом в долгом поцелуе.

– Третий, и последний… – Она дышала ему в самое ухо. И молчала.

– Какой? – спросил он, все еще не дотрагиваясь до нее, глядя на ее улыбку, на ее откинутые назад черные волосы, на ее открытое лицо.