— Садись, друг мой, рассказывай, что привело тебя в лоно церкви (Григорию же с явным трудом давалось слово лоно, вызывая известные сексуальные ассоциации).
— Грешен я, отец.
— Все мы грешны!
— Я человека убил из алчности.
(— нет, конечно, нет… мне просто послышалось, это сатана-ехидна надо мной насмехается)
— Я человека убил… — уже совсем тихо пробормотал Василь.
(— я не ослышался?! неужто повезло?! неужели небо услышало мои молитвы?!):
— Говори, но ничего не утаивай. Поспеши очистить свою душу и знай: Все останется только между нами тремя.
— А третий-то кто?
— Господь наш милостивый.
Тщательно просеивая историю посетителя, очищая ее от всяких там охов и причитаний, от злых и темных сил, которые двигали его руками, Григорий понял, что визитер хочет услышать из его уст молитву за спасение души раскаявшегося убийцы и невинно убиенного. Даже червонец готов заплатить. Однако, непонятным оставалось главное — кто убил, кого убил и где труп. И еще какой-то голос, словно из белой горячки, и амулет…
— И как же звали покойного?
— Звал по фамилии, Ганиным. Наукой занимался, сестра в деревне живет.
— И где же труп?
— Похоронил. Вырыл могилу в стене бомбоубежища, там и похоронил…
О, это удачный момент для наступления:
— Несчастный! Ты не похоронил, а закопал, как бездомную собаку. Не могилу вырыл — помойную яму. Нельзя хоронить настоящего христианина, не омыв тела, не прочитав над гробом заупокойную. Кстати, гроб был?
— Нет, нет… В простыню завернул.
— В простыню? Завернул??? — Григорий, казалось, сейчас лопнет от возмущения:
— Это невозможно, это невероятно, так издеваться над мертвым. В общем, вот что я скажу: