Стая

Затем распахнулось другое окно – дальнее, уцелевшее. На улицу выпрыгнул человек, двинулся вдоль фасада – явно спешил, но походка неуверенная, спотыкающаяся… Зацепило взрывом? В руке человека блеснул алюминиевым отблеском чемоданчик, а на голове…

Стемнело окончательно, но отсветы пламени не позволили усомниться: то, что Граев в первый момент принял за экзотический головной убор, на самом деле – знаменитая пятнистая плешь Мухомора.

Он вскинул «беретту», затем опустил… Может повториться история с Водолазом, надо брать целым и невредимым.

Окликнул громко, но поднеся к губам ладонь – так, чтобы звук ушел несколько в сторону:

– Поговорим, Михалыч?

Мухомор, и в самом деле носивший это отчество, отреагировал мгновенно. Выстрелил на голос.

2.

Дорога до указанной Русланом точки занимала около часа – если приноравливать ход колонны к самым медлительным машинам. Генерал мог оказаться на месте быстрее, но не стал спешить. Хотел неторопливо обдумать все расклады, вытекающие из последних событий.

Хотел обдумать – а вместо этого уснул, едва вырулили на большак.

Со сном у Генерала в последние месяцы происходило нечто странное. А может, и не странное, – возрастное. Всю ночь не мог уснуть, лежал, ворочался, не выдерживал, вставал, пытался работать – не получалось… Зато днем так и клонило в сон. Фармакология не особенно помогала, хотя, конечно же, к услугам Генерала имелись снадобья самые совершенные. Нет, действовали они вполне исправно, – но химический сон без сновидений отчего-то изматывал организм пуще бессонницы.

А в те тридцать-сорок минут, в которые Генерал позволял себе подремать днем, снились сны – удивительно яркие и жизненные, но оставлявшие по пробуждении чувство пронзительной, щемящей тоски…

Сегодня приснилась Ганна… Приснилась последняя их встреча на берегу – на высоком, заросшем редко стоящими буками берегу впадающей в Тиссу речонки. Ганна уходила на запад, звала с собой: их поредевшая боевка выводила в Мюнхен одного из последних уцелевших функционеров Центрального Провода. Людей не хватало, пришлось взяться за автомат и Ганне…

Генерал (тогда еще младший лейтенант МГБ, работающий под прикрытием сочувствующего) знал: никто из них не дойдет, операция с самого начала под контролем. Бандитское подполье после ликвидации Шухевича распадалось на глазах; и в окружном, и в территориальном проводе давно сидели агенты-стукачи…

Он знал, что Ганна обречена, что пленных брать не будут – отмена смертной казни, объявленная четыре года назад, не поможет убийцам, с головы до пят залитым кровью… Знал, и хотел сказать: не уходи, останься, вот-вот будет большая амнистия, ты же всего лишь связная, не ты сжигала дома евреев и поляков вместе с жителями, не ты приколачивала гвоздями детишек к заборам и деревьям… Хотел сказать – и не мог. Не имел права. Так и не сказал. Она ушла, и больше он ее не видел. Даже мертвой.

Теперь, в приснившемся полвека спустя сне, все повторялось в мельчайших подробностях: так же шелестели буки молоденькой, только распустившейся листвой, так же догорал закат, – закат последнего дня месяца березня 1953 года… Разговор тоже повторялся в деталях, слово в слово, – и Генерал понял, что сейчас он все-таки скажет. Нарушит приказ, поставит под угрозу успех операции, – но скажет.

Не успел.

В ухо ворвался чей-то негромкий голос – чужой, не Ганны. Чужая рука осторожно коснулась плеча… Наверное, спросонья он посмотрел на разбудившего Белика с ненавистью, – майор, и без того всегда выглядевший робеющим, отшатнулся.

Цветные и яркие призраки минувшего уходили, развеивались… Исчезла буковая рощица на высоком берегу, исчезла статная девичья фигура в нелепо сидевшей униформе мышастого цвета… Лишь бездонные темные глаза Ганны по-прежнему стояли перед мысленным взором Генерала. Ее странный прощальный взгляд, значения которого он тогда так и не понял.

Понимание пришло внезапно – сейчас, после короткого, подкравшегося в дороге сна. Она ЗНАЛА. Знала всё про него, про псевдо-Грицка, про младшего лейтенанта МГБ Николая Галаца… Но промолчала. И он избежал страшной, лютой смерти. А она… Как, откуда узнала? Наверное, мог бы догадаться и раньше, женившись, – супруга как-то сказала, что после некоторых, особенно бурных ночей он говорит в предутреннем сне странные вещи, и с тех пор у них были раздельные спальни… Мог догадаться. Но не позволял сам себе.

Подчиненные поглядывали на него с недоумением, переходящим в откровенную тревогу. Генерал собрался, взял себя в руки, вылез из машины.