Бох и Шельма

– Купец, сюда!

Это Сыч кричал, махал рукой, укрытый за мешками.

Яшка пополз к нему на четвереньках, но мельник не стал ждать. Поднялся, подбежал, схватил за шиворот. Потащил к крайней бомбасте. В руке у Сыча чернела, а на кончике алела кочерга.

– Куда тыкать? Пали! Пали, гад!

Теперь было не видно и брода – с плеском, с топотом его заполонила конница. Стрелы летели гуще прежнего, не высунешься. Никто из тарусцев и не высовывался, жались к мешкам, не поднимая голов. Только Сыч да злосчастный Яшка торчали на виду.

– На! Пали!

Мельник совал в руку раскаленную железку. Шельма не брал, мотал головой.

– Куда тыкать? Зубами загрызу! – взрычал Сыч. Ощеренный, всклокоченный, он показался Яшке страшнее татар.

Трясущимся пальцем Шельма показал на запальную дырку.

Сыч качнулся. Ему в середину груди с хрустом вонзилась хвостатая штуковина. Но мельник не упал, а, по-прежнему таща за собой Яшку, шагнул к бомбасте и сунул кочергой в засыпанное черным прахом отверстие.

В ушах у Шельмы что-то лопнуло. По спине будто стукнуло большущей лопатой.

Это он, сшибленный могучей силой, ударился о землю. В глазах побелело от густого дыма. И стало тихо. Как в могиле.

Оглох.

Близко, всего в шаге, навзничь лежал Сыч. Из-под закрытого глаза у него торчала еще одна стрела.

Но второй глаз вдруг открылся. Сыч рывком сел. Посмотрел единственным оком на Яшку.

Шевельнулись губы:

– Вставай, гад! За мной!

– На что я тебе? Пусти!

Но сильная рука снова ухватила Яшку за шиворот. Поволокла куда-то через сизую тучу.

Мельника шатало. Зажатая в другой руке кочерга прочерчивала во мгле огненные зигзаги. Кончик задел Шельму по ноге. Яшка взвизгнул, вырвался, отскочил.