Яшка натянул поводья. Понятно: сражение проиграно. Но, прежде чем улепетывать, хорошо бы узнать, в какую сторону бежит войско, – и самому повернуть наособицу.
Дружинник подлетел ближе, и Яшка прочел по губам невероятное:
– Бегут татаре! Бегут! Наш засадный полк по ним ударил! Все поле мертвыми завале…
Тут дозорный увидал, что здесь оба берега – и этот, а пуще того другой – тоже покрыты телами.
– Эвона как у вас… То-то грохотало по-над водой… Ишь, татарвы сколько положили… Ну, у вас тут сеча хуже, чем там, была. – И вскрикнул, посмотрев на телегу: – Ох, князюшка наш! Убит?
Шельма кивнул. Не мог охватить рассудком: как это – русские Орду побили? Разве такое бывает?
– А Бойка где?
– Тоже.
– И мельник?
– И мельник.
Воин перекрестился.
– Значит, теперь ты главный? Что делать велишь? К великому князю скакать, доложить?
– Давай, – равнодушно сказал Шельма.
Ныне, когда бежать-спасаться стало незачем, из него разом будто ушла вся сила. Он зашатался в седле, с трудом слез. Согнулся пополам, густо протошнился. Пал на четвереньки, отполз насколько смог. Свернулся калачиком, подрожал немного и уснул, теперь надолго.
Растолкали его уже вечером.
– Вставай, пушкарь! Едут!
Яшка поднялся. Посмотрел вокруг. Вздрогнул.
Вода в ручье была багровая. Неужто от крови?
Нет, то прощалось с кровавым днем заходящее солнце.
Слух, однако, прочистился. Было слышно, как в покалеченной дубраве радуются обильной жратве вóроны.