— Удивительные дела… Сэр Дан, мы вас уже хоронить почти собрались. Совсем плохо с вами было.
— И что хоть было?
— Да нашли вас на берегу реки без памяти. Думали сперва, что вы просто спите, но когда даже от шума переправы не зашевелились, подняли тревогу. Вы вообще будто умерли — совсем вялые и еле дышали. Вчера в себя приходили ненадолго, но выглядели очень нехорошо. Удивительно, что так быстро на ноги поднялись.
— Ламиса по зиме деревом по голове ударило, когда сосны валили для храма, так он тоже на другой день поднялся, — вспомнил старшина.
— Ха! Ламис! Да ему корабль груженый на голову скинь — ничего не случится. Разве что корабль в киле переломится… Голова мало того что без начинки, так еще и костью все внутри затянуло еще в младенчестве! — Это уже Арисат.
Так — интересный факт: местные жители предполагают, что вместилище разума располагается в голове. Несмотря на ситуацию, я продолжал анализировать всю доступную информацию, похоже пришел в себя окончательно.
Я встал:
— Ладно, раз я здоров, то где мои вещи? И поесть тоже не мешает, только умоюсь сперва у ручья.
Аппетит сегодня был зверский. Я умял две полные миски недосоленной каши, кусок вяленой рыбины, парочку распаренных сухарей и пресную лепешку, от которой на зубах долго хрустел песок. Съел бы и больше, но вовремя остановил себя — живот не резиновый.
Похоже, и правда здоров как бык: больной человек до еды не жадный.
Покончив с чревоугодием, облачился в кольчугу, натянул сапоги, про наручи тоже не забыл. Опоясался, нацепил ножны с мечом, за плечо перекинул сдвоенный колчан с болтами и арбалет. Сделав несколько шагов, замер, недоумевая: легкость, невероятная легкость. Я еще при пробуждении ее заметил, но списывал на отсутствие доспехов — тело привыкло к нагрузке и без нее, естественно, ощущало некоторую эйфорию.
Но сейчас я опять в железе, а эйфория не исчезла.
Подпрыгнул. Ожидал, что взлечу чуть ли не до верхушек сосен, но наделе впечатляющего рекорда не получилось, хотя и приподнялся над землей изрядно.
Ладно, не огорчен. Все равно чувствую себя просто замечательно. Только сейчас начал понимать, что все предшествующие дни с новым телом не дружил — ощущал его чуждость. Будто тесную одежду нацепил — там жмет, там трет, там неудобно, а где-то и вовсе зияет прореха портновского брака. Должно быть, со стороны создавал впечатление неуклюжего человека с неровной походкой. А сейчас ничего подобного — это тело стало моим полностью: во всем слушается, родным ощущается. И еще здоровье в нем через край переливается — переполнено бурлящей жизненной силой. Сколько ему? Девятнадцать? Двадцать? Неужели и я такой раньше был?
Не помню уже…
Настроение было замечательным — в здоровом теле здоровый дух. Хотелось хулиганить и веселиться — на глупости тянуло, на движение. Тоскливо здесь.
На меня, должно быть, косо смотрели, я шагал по лагерю улыбаясь, будто клоун. Только клоунам такую улыбку рисуют, а у меня она натуральная.
Быстро оседлал лошадь — сноровка потрясающая, если учесть, что этим всегда занимался Тук.
Взлетел в седло, не касаясь стремян, — это вообще для меня фантастика. Тут же пришпорил коня, заставляя с места сорваться в галоп. Тот, ошеломленный странностью моего поведения, заржал, но подчинился. Тяжелое боевое животное на удивление быстро набрало скорость. По сторонам, будто патроны пожираемой скорострельным пулеметом ленты, замелькали стволы сосен. Под копытами сверкнула вода — ручей пересекли в прыжке.
Дальше! Быстрее! Еще быстрее!