Чудовище Франкенштейна

— Помоги мне, — сказала Лили.

Я стянул с нее сапоги, потом штаны. Промокшая одежда медленно сползала, руки стали скользкими от крови. Я прикрыл наготу Лили своим плащом. Она жаловалась на вонь, но голос ее совсем ослаб. Снова начались схватки. Она с воем извивалась подле кареты.

— Тебе нужно тужиться, Лили, даже я это знаю.

— Не могу.

— Тужься. Это же червь. Ты ненавидишь его, он тебе противен. Этот отвратительный паразит питается твоей плотью. Он захватил твое тело, разрушил твою жизнь. Вытолкни его! Вытолкни, чтобы можно было его убить!

Она схватила меня за кисть и стиснула ее. Всю руку охватил огонь, и я вспомнил о пуле в плече.

— Тужься, — шепнул я и осторожно обнял ее другой рукой, словно баюкая. Упавшая лошадь так громко стонала, что я повысил голос: — Напрягись и избавься от него!

Когда все кончилось, торжествующих возгласов не было. Лили просто откинула голову на карету.

— Живой? — спросила она.

Я посмотрел на комок у нее между ног, так густо залитый кровью, что я едва разглядел его в темноте. Кровищи-то сколько. Разве Лили не говорила, что червь отрастил зубы и когти и пытается прорваться наружу? Наверняка так и случилось, потому-то Лили в таком состоянии.

Но никаких когтей не было в помине. Я еще не видел столь же беспомощного существа. Я потянул его крошечное тельце за скользкие ножки и положил себе на ладонь. Младенец икнул, судорожно глотнул воздуха и открыл глаза, но не заплакал. Засунув большой палец ему в рот, я убрал какую-то слизь и краем рубахи вытер кровь с головки. Она была махонькая, со странным сморщенным личиком, словно в ребенка вселилась душа старика. Одна нога усохла и была короче другой.

Я возненавидел его сразу, причем люто, почувствовал физическое отвращение, от которого сводило желудок. Неужели я презирал существо за его уродство? Тогда я ничем не лучше остальных, ничем не лучше своего отца.

— Это мальчик, — сказал я.

— Это червь. Отдай его мне.

— Нет. — Я крепко прижал его к себе, чтобы она не дотянулась. — Он и так очень слаб и скоро умрет. Не бери еще один грех на душу.

— Отдай его мне, Виктор, — повторила она и начала задыхаться, ее тело свело судорогой.

— Тужься снова, — сказал я. — Еще не все вышло.

У Лили не осталось сил, из нее по-прежнему лилась кровь. Послед не вышел, и она была еще привязана к тому, что ненавидела всеми фибрами. Поэтому я перерезал пуповину острым камнем. Я поразился тому, какой она была крепкой: с первого раза ничего не получилось.

Наконец я разлучил Лили и червя. Оторвал кусок рубахи, завязал пуповину и свернул ее кольцом у него на животе. Заметив, что червь дрожит, я снял с себя рубаху. Одна ее сторона затвердела от моей же крови, я подвернул ее и закутал червя чистой стороной. Перебарывая отвращение, я прижал его к себе и ощутил на лице дыхание — столь слабое, что даже перышко не колыхнулось бы. Я укрыл нас троих плащом, потом взял Лили за руку и мягко сжал в ответ ее пальцы, едва она ими пошевелила.

— Он уже умер? — спросила она, не видя, что я держу его.