Миновало три года. И снова надо мной был купол палатки, в иллюминатор заглядывал луч незаходящего полярного солнца, и позёмка тихо скреблась в кирзовую стенку.
Я снова на льдине, снова в роли врача и на этот раз – завхоза, должности столь же ненавистной, как и прошлая – повара. Теперь нас именуют «Северный полюс – 3». На станции 17 человек, и среди них трое – друзья по незабываемому дрейфу СП-2: радист Костя Курко, шифровальщик Саша Дмитриев и механик Михаил Комаров. Мы уже два месяца как обосновались в нашем новом ледяном лагере и с нетерпением ждём главной новости: сообщения геофизиков о прибытии льдины на Северный полюс. Однако новость, услышанная нами, была ещё более удивительной.
– Доктор, – раздался за стенкой палатки голос радиста Лёни Разбаша, – Константин Митрофанович просит срочно зайти на радиостанцию.
Я встревожился и, быстро одевшись, помчался к радистам, на ходу прикидывая, что там могло приключиться. Едва я переступил порог радиостанции, как Саша Дмитриев, сидевший рядом с Костей, вскочил на ноги.
– Виталий, – радостно воскликнул он, – наша льдина отыскала нас! Представляешь? Масленников во время ледовой разведки её не- ожиданно обнаружил. Жаль только, сесть ему не удалось. Как назло, по соседству не оказалось ни одного порядочного поля.
Действительно, лётчик Виталий Масленников, совершая полёты в районе Полюса относительной недоступности, где была высажена одновременно с нашей дрейфующая станция «Северный полюс – 4», обнаружил среди льдов всего в 300 километрах от неё палатки никому не ведомой экспедиции. Ошеломлённые открытием, они прошли бреющим полётом над льдиной и лишь тогда поняли, что это остатки нашей доброй СП-2.
Немедленно было принято решение высадиться на неё. И это было не только ностальгическое любопытство. Для учёных крайне важно было обследовать состояние льдины, узнать, насколько изменилась её поверхность, что произошло с ледяными валами, сокрушившими лагерь, какие превращения претерпела льдина за три прошедших года. Однако и второй полёт не принёс успеха. И третий, и четвёртый. Льдина словно сквозь землю провалилась.
6 июня 1954 года с дрейфующей станции СП-4 поднялся вертолёт Ми-4 и взял курс на север, туда, где лётчик Лебедев обнаружил льдину, покинутую три года назад зимовщиками станции СП-2. Вертолёт был в воздухе уже часа полтора, как вдруг командир машины В.Е. Мельников, обернувшись, крикнул в открытую дверцу пилотской:
– Внимание! Вижу по курсу сомовскую льдину.
Все приникли к иллюминаторам.
Вертолёт сделал круг над лагерными руинами и опустился неподалёку от фюзеляжа – кают-компании. Первым выпрыгнул на лёд Иван Григорьевич Петров. Под лучами незаходящего полярного солнца всё вокруг искрилось и сверкало.
– Вот это и есть наш старый лагерь, – сказал дрогнувшим голосом Ваня, пытаясь смахнуть набегающие слёзы.
Все молча столпились вокруг, понимая, сколь волнительна для него эта встреча с прошлым. Первым молчание нарушил Александр Григорьевич Дралкин. Почти четыре года назад он вместе с Сомовым высадился на эту льдину, ставшую надолго островом жизни для маленькой группы зимовщиков.
– Давай, Иван, поделись с нами своими воспоминаниями, – сказал он, оглядываясь по сторонам.
– Это наш лагерь, где мы едва не погибли в феврале пятьдесят первого. А вон и наша палатка, в которой мы жили вместе с Гурием Яковлевым много месяцев. – И он показал рукой на сооружение, напоминавшее огромный диковинный гриб. Ножкой ему служил полутораметровый толстый ледяной столб, а шляпкой – выгоревший добела купол палатки. Ещё два таких же «гриба» возвышались неподалёку. Видимо, брезент и шкуры, устилавшие пол, препятствовали таянию, в то время как лёд вокруг палаток расплавился под лучами солнца.
– А вот это – наша кают-компания, где мы провели немало весёлых часов. Это всё, что осталось от самолёта Осипова, разбившегося осенью 1950 года.
– Как же вам удалось перетащить такую махину? – удивлённо спросил штурман Н.Г. Черногорский.
– Так у них же автомобиль был, – сказал Дралкин.
– К сожалению, Александр Григорьевич, наш «газик» мирно покоился в сугробе.
– Неужели вы своими силами приволокли такую груду металла? Это ж надо, – сказал Мельников, покачав головой. – Наверное, от аэродрома до лагеря расстояние не меньше полутора километров.