Последний день на льдине. Неужели конец? Этот вопрос чувствуется во взглядах каждого из нас. Почти все грузы сложены на аэродроме, ожидая своего часа.
Прилетевшие Мазурук с Аккуратовым начали торопить нас с отъездом, но поддались на нашу общую просьбу принять участие в последнем торжестве – дне рождения Кости Курко. Я решил блеснуть перед гостями кулинарными талантами: сварил щи из свежей капусты, добавив в них обломок ветчинного бульона, нажарил антрекотов, открыл последние баночки с икрой, наварил картофеля, настругал мороженую нельму. К сожалению, на коронный кекс «сырья» уже не хватило. Стол украсили бутылки шампанского и гора салата из овощей, привезённых лётчиками. После скромных возлияний и чая все отправились в старый лагерь.
– А что будем делать с фюзеляжем? – спросил Сомов, повернувшись к Мазуруку.
– А зачем с ним возиться? Пусть себе лежит как лежал до Второго пришествия, – сказал Илья Павлович, недоумённо пожав плечами.
– Так с меня в Москве шкуру спустят, если мы его не уничтожим, – сказал Сомов. – Только как его ликвидировать, ума не приложу. Аммонал у нас закончился. Да и, будь у нас его хоть тонна, мы бы трёхметровый лёд всё равно не пробили.
– Может быть, ПАРсами (парашютные осветительные авиационные ракеты. – В.В.) попробовать, – подсказал Комаров, – они горят, как звери.
– Ещё как горят! – сказал, ухмыльнувшись, Аккуратов. – Помнишь, Илья Павлович, ту историю с пожаром машины Черевичного?
– Ещё бы, – отозвался Мазурук.
– Так дюраль запылал – не хуже сухого полена.
– Ну что ж, может, попробовать для очистки совести? – согласился Сомов. – Давай, Михаил Семёнович, неси свои ПАРсы.
Комаров отправился в палатку-мастерскую и приволок полные нарты завёрнутых в промасленную бумагу метровых трубок. Их затащили внутрь фюзеляжа, протянули бикфордов шнур. На всякий случай все укрылись за торосами. Но, видимо, пролежавшие под снегом в течение полугода ракеты так отсырели, что даже не пшикнули.
– Ладно, – махнул рукой Сомов, – семь бед – один ответ.
Собрав остатки имущества, мы возвратились в лагерь. Последняя палатка всё ещё сиротливо чернела после учинённого разгрома. Её разобрали без особых хлопот, погрузили на нарты и окружили мачту, на которой трепетало алое полотнище, развевавшееся 376 дней над арк- тическими льдами. Сомов обрезал фал, и тот медленно, словно нехотя, пополз вниз. Раздался залп, второй, третий. Всё. Финиш. Дрейфующая станция «Северный полюс – 2» прекратила своё существование.
Комаров сел за баранку, выжал сцепление и дал газ. Машина медленно покатилась на аэродром. Мы потопали следом за ней. Дорогу за ночь перемело, и нам то и дело приходилось вызволять «газик» из глубоких сугробов. Ветер усилился, швыряя в лицо горсти снега. Наконец машина выбралась на лёд аэродромной полосы и увеличила скорость. Позади неё из стороны в сторону болтались тяжело нагруженные нарты. Из притороченного к ним большого ящика с решёткой выглядывали растерянные мордочки щенков. Мы разобрали последнюю палатку, служившую убежищем для строителей аэродрома, и один за другим поднялись по стремянке в мазуруковский «Ил», где борт-механик Камирный уже накрыл для гостей стол. Только Ваня Петров со своими громоздкими ящиками, набитыми оборудованием гляциологов, погрузился в самолёт Титлова.
Двигатели прибавили обороты, и машина, набирая скорость, покатилась по полосе. Быстрее, быстрее. И вот уже колёса оторвались ото льда. Мы в воздухе. Мазурук делает прощальный круг над руинами лагеря. Мы до боли в глазах всматриваемся в чёрные пятачки вросших в лёд палаток, грозные валы торосов и редеющий столбик дыма над костром.
Герой Советского Союза полярный лётчик И.С. Котов
Герой Советского Союза лётчик И. Черевичный (справа) и полярный штурман В. Аккуратов
У могилы полярных лётчиков Шикова и Воробьёва на мысе Челюскин
Герой Советского Союза И. Мазурук
Эпилог