Все мигом насторожились, ожидая очередного миляевского розыгрыша.
– Это какой такой праздник, Николай Алексеевич? – удивился Сомов.
– Как какой? Насколько я помню, завтра у вас день рождения. Дата не круглая, но всё-таки дата.
Я взглянул на Сомова. Глаза его смеялись.
– Ну, Алексеич, вы хитрец.
– А что доктор наш скажет? Что у него по сусекам? Не завалялось ли чего вкусного?
Все сразу оживились, и конец обеда прошёл в бурном обсуждении праздничного меню.
Покормив всех завтраком, я прихватил волокушу и отправился в старый лагерь. К моему удивлению, экспедиция прошла весьма успешно. Во-первых, я вспомнил, что в аварийной укладке, так и не понадобившейся, должен быть ящик с ромштексами. И не ошибся. Они спокойно пережили зимние коллизии и теперь дождались своего часа. В запорошенных снегом руинах бывшего продсклада нашлись закатившиеся под тент три баночки икры, пяток банок шпрот, два круга краковской колбасы и, о чудо, заледеневшая, но хорошо сохранившаяся нельма.
Что касается напитков, то, кроме традиционного спирта с томатным соком и трёх (последних) бутылок портвейна, неистощимый на выдумки Миляев преподнёс имениннику бутылку напитка неопределённого цвета с этикеткой ручной работы «Трест Арарат, ГУСМП. Ликёр. ДС-Юбилейный». Напиток сильно отдавал горелым спиртом и жжёным кофе, но оказался весьма приятным на вкус и ядрёным по крепости. Список напитков дополнила бутылка шампанского, подаренного Ильёй Павловичем.
Старый лагерь опустел. Сиротливо чернеют брошенные палатки. Осталось лишь самое ненужное. Зато в новом посёлке и на аэродроме высятся штабеля грузов, готовых к отправке.
Отобедав, все вышли из камбуза покурить на свежем воздухе. И вдруг Миляев вытянулся перед Сомовым по стойке смирно и отрапортовал: «Геофизик Миляев готов к отлёту на Большую землю. Последние наши координаты 81˚45' северной широты и 162˚20' западной долготы. Для продолжения работ на станции оставляю своего заместителя». И он показал на геофизическую площадку. Мы посмотрели в направлении его руки и ахнули. На площадке у треноги теодолита стоял Миляев. Да, да, Миляев, в своей неизменной зелёной ватной куртке спецпошива, подвязанной верёвкой, чёрном меховом шлеме и стоптанных с обгорелым мехом чёрных унтах.
Первым расхохотался Гурий:
– Ай да Коля! Ну и выдумал!
Двойник был сделан превосходно. Миляев с помощью подставки придал ему свою столь характерную позу, что, не будь Николай Алексеевич рядом, ни за что бы не усомнились, что он берёт очередные координаты, прильнув к теодолиту.
Мы несколько ошиблись с расчётами и, когда раздался крик «Летит!», были ещё в лагере. Все попрыгали в машину. Она, к счастью, завелась с пол-оборота, и Комаров погнал её по ледяным ухабам и выбоинам, рискуя поломать рессоры.
Пока самолёт кружил над льдинами, Комаров развёз нас по аэродрому, вручив каждому по круглой зелёной банке – дымовой шашке и коробку спичек с толстыми жёлтыми головками.
Самолёт Мазурука садится у самого «Т» и, пробежав половину полосы, заруливает на площадку-стоянку, расчищенную от бесчисленных ропаков и надувов после ожесточённого спора с Комаровым. Теперь каждая дополнительная работа кажется нам особенно тяжёлой. Следом приземляется Ли-2. Его командир – наш старый друг Виктор Перов. Мы радостно обнимаемся с «крёстным отцом» станции, с которым не виделись целый год. Следом за ним на лёд выпрыгивает знакомая приземистая фигура в длинном, до пят, кожаном «реглане». Это Титлов. Он тоже переходит из объятий в объятия, пристально вглядываясь в наши похудевшие, осунувшиеся лица. Михаил Алексеевич прилетел на разведку. Его «Ил» тоже будет участвовать в эвакуации станции, но пока ожидает своего командира на острове Врангеля. Комаров усаживает его в «газик» и с хозяйским видом везёт по аэродромной полосе. Судя по улыбающемуся, довольному лицу Титлова, аэродромом он остался доволен.
– Ждите нас завтра, – сказал он. – Как только вернёмся с Виктором Михайловичем, так сразу и вылетим.