Нам хорошо понятно любопытство канадцев: как не посмотреть станцию советских полярников, вот уже больше полугода дрейфующих во льдах океана!
Солнце, окончательно потеряв свою былую яркость, ходит по самому горизонту, цепляясь за верхушки торосов, словно не желая расставаться с нами. Временами оно причудливо меняет свою форму, то сплющиваясь в золотистое веретено, то вдруг вытягиваясь в оранжевый столб, вершина которого теряется высоко в облаках. Это шутки рефракции – преломления света.
Густые синие тени легли на потускневшие снега. Потонули в сугробах палатки. Замело протоптанные за лето тропинки. Обросли мохнатым инеем растяжки радиомачт и провисли толстыми белыми канатами, раскачиваясь на ветру. Температура прыгнула вниз. 32˚ мороза. В палатках холодно. Стоит на короткое время погасить газ, как мороз быстро забирается в наше полотняное жилище, разукрашивая зимними узорами его внутренний полог.
Не очень-то приятно поутру выбираться из тёплого «гнезда» в морозную атмосферу палатки, но дежурный Канаки настойчиво кричит: «Подъём! Кончай ночевать!»
Пора вставать.
Но в палатке стоит космический холод, так как газ на ночь погасили.
– Вася, голубчик, сделай «Ташкент», – вкрадчиво просит Яцун, высунув голову из спального мешка.
Канаки, внемля мольбе, залезает к нам в палатку и, чиркнув спичкой, зажигает газ.
Осталось минут двадцать – тридцать. За это время можно натаять воды и побриться. Правда, вода в умывальнике превратилась в прозрачный слиток, но мы уже научились быстро добывать воду из снега. Для этого в ведро я наливаю литр-полтора воды, которую Яцун притащил с камбуза, а затем, выбрав сугроб поплотнее, нарезаю из него кирпичи и до отказа набиваю ими ведро.
Слышится звук рынды – сигнал, что завтрак готов.
Надо сказать, приготовление завтрака – одна из самых неприятных, по общему мнению, обязанностей дежурного. Все продукты надо оттаивать, отпаривать. Буханки хлеба, чтобы они были мягче, обёртываются влажными полотенцами и помещаются в духовку газовой плиты, консервы отогреваются в кипящей воде, и даже пельмени, слипшиеся во время транспортировки с земли и превратившиеся в ледяной конгломерат, приходится нарубать топором.
Закурились купола палаток. Ветер с пронзительным свистом гонит по лагерю снежные смерчи.
Да, работать на открытом воздухе стало значительно труднее. Даже тёплое меховое обмундирование не всегда спасает от холодного, пронизывающего ветра.
Возле медленно наполняющегося газгольдера, подтрунивая друг над другом, приплясывают Канаки и Пославский; руки они уже приспособились «оттаивать» с помощью газогенератора, стенки которого сильно разогреваются во время добывания водорода, но ногам от этого не легче.
Наступившие морозы больше всего хлопот доставляют гидрологам. В их рабочих палатках, раскинутых прямо на льду, особенно чувствуется дыхание зимы. Лунки то и дело затягивает толстая ледяная кора. Теперь каждому наблюдению предшествует долгая, утомительная процедура её уничтожения.
– Ну что, Саша, начнём? – сказал Пономаренко, усаживаясь на край лунки.
– Начнём, пожалуй… – не слишком весело ответил Дмитриев и, поплевав на руки, взмахнул пешнёй.
Лёд крошится под равномерными ударами, разлетаясь колючими брызгами в разные стороны. Жора, склонившись над водой, вылавливает металлическим сачком ледяные осколки, груда которых постепенно растёт у треноги лебёдки.
– Нажми веселей! – покрикивает Жора. – Да смотри не свались ненароком в воду.