На камельке у двери снова появился бак со снегом. Дежурный после неудачных попыток прорубить лёд и набрать воды из «колодца»-снежницы махнул на него рукой и на нартах притащил груду снежных кирпичей, так сказать, открыв сезон «зимнего водоснабжения».
Сегодня мы расстанемся с вертолётчиками Сашей Минаковым и Жорой Кузнецовым. Оба нуждаются в длительном лечении. Как-то не верилось, что они уезжают, но теперь, когда до отъезда остаются считаные часы, всем становится особенно грустно – и уезжающим, и провожающим.
Мы садимся за стол, и Алексей Фёдорович поднимает тост за отъезжающих. Но как ни торжественны речи, лица Жоры и Саши печальны.
Потом все идут к самолёту. Закрутились винты. Самолёт покатился на старт, развернулся и, взревев моторами, рванулся вперёд. Вот он в воздухе. И нам видно с земли, как приникли к иллюминаторам лица улетающих. Что и говорить, жалко и трудно расставаться, да ещё в середине пути…
Ветер. Туман. Ртуть в термометре быстро ползёт вниз. Сданы в архив резиновые сапоги и кожаные куртки. Все облачились в меховые пальто и унты.
Лежавшая всё лето на складе без употребления меховая чукотская одежда пошла в ход. Первым за ней пришёл Николай Евдокимович Попков. Долго примеряя то одно, то другое, он выбрал наконец пушистую оленью кухлянку – свободный балахон с капюшоном, надевающийся через голову, тёплые чижи – носки из оленьего меха, рукавицы и лохматый малахай – чукотскую шапку, похожую на бабушкин капор.
За Попковым потянулись другие, и скоро на складе осталось лишь несколько пар нерпичьих торбазов да одна рукавица, к которой не нашлось пары. Вновь на смену одеялам пришли тёплые меховые мешки из росомахи и вкладыши из пуха гаги, от которых мы немного отвыкли в тёплое летнее время. Только жители домиков – там значительно теплее – продолжают спать по-прежнему с удобствами.
Унты очень тяжелы, громоздки, и я всё ещё не могу расстаться с сапогами на меховой подкладке. И сегодня утром они примёрзли к полу. Вдоль стенок палатки, там, где к тенту прикасалась кровать, пополз иней. Еле горящий ночью газ уже не справляется с наступающим холодом.
Тусклое солнце, расплющенное рефракцией по краям, сидит на самых верхушках торосов.
Морозы всё больше осложняют труд океанологов. В гидрологической палатке, где на толстом стальном тросе подвешены три самописца- вертушки, сидит Дмитриев, свесив ноги в лунку, почти касаясь подошвами валенок поверхности льда, затянувшего её сверху. Такая же ледяная плёнка в три – четыре сантиметра образовалась и у нижней кромки лунки. В руках у Саши чукотская пешня, похожая на долото, насаженное на длинную ручку. Он равномерно опускает её вниз, раскалывая лёд.
Я вылавливаю металлическим сачком ледяное крошево, и скоро у «ножек» лебёдки образуется бело-голубой холмик.
– Ну как, нравится работка? – посмеивается Саша.
– М-да, на любителя.
– А что ещё дальше будет, когда морозы достигнут 30–40 градусов… – Он морщится, всем своим видом показывая неприятную перспективу в дальнейшем.
Пономаренко обнаружил сегодня, что контрольные бурки замёрзли наполовину.