В 24:00 я сменяю Разбаша на дежурстве по лагерю. Перелистывая вахтенный журнал, то и дело натыкаюсь на записи: «Несёт на юг всё быстрее».
Любопытна запись геофизика Кучуберия от 16-го числа: «Расстояние от «гнилого угла» (так мы назвали место интенсивного торошения за домиком геофизиков) до геофизической станции равно 100 метрам, а до кают-компании 353 метра; так как за время дежурства пришлось делать очередные наблюдения, то этот маршрут повторился десять раз – туда и обратно. Получилось около семи километров…»
Что и говорить, в наших условиях этот пеший переход заслуживает внимания!
Наступает время воскресного ужина. За эти девять с лишним месяцев я так усвоил привычки каждого, что, не оборачиваясь (я сижу спиной к двери), могу сказать, кто вошёл. Хлопнула дверь.
– Приятного апптита! – раздаётся голос.
Это Комаров. Он не изменяет своему обыкновению выкидывать из этого слова букву «е» и делать ударение на первом «а».
– Как они, дела? – произносит следующий.
Это, несомненно, Костя Курко.
Чья-то холодная рука прижимается к моей шее, отчего по спине быстро пробегают колючие мурашки. Ясно – затеи Жоры Матвейчука.
Едва ли не каждого можно узнать по туалету. Лёня Разбаш и Костя Курко всегда в суконных куртках с лёгкими шёлковыми платками в горошек на шее. Миша Комаров постоянно в кожаной куртке с молнией, и, как предполагают местные наблюдатели, он не расстаётся с нею даже на ночь. Вася Канаки в неизменном меховом жилете поверх свитера. В таком же традиционном свитере, но без жилета всегда можно видеть Алексея Фёдоровича. Тут нельзя не сказать и о булавке, которой Трёшников суживает всё шире и шире расстегивающийся воротник своего свитера. Эта булавка – обязательная принадлежность его полярного костюма. Лёша Бабенко везде и всюду появляется в голубых фланелевых лыжных брюках, и показалось бы странным, если бы однажды он сменил их на что-нибудь менее оригинальное.
Ночь. Ветер, подхватив клубы дыма, поднимающегося из трубы камелька, расстилает их по сугробам, отчего вся северо-восточная часть лагеря уже потемнела от густой копоти. Если мы задержимся на этом месте до лета, то всё вокруг превратится в огромное озеро. На побледневшем небе – всё-таки дело идёт к весне – тускло мерцают звёзды, только Юпитер блестит по-прежнему ярко. Редкие облака растянулись тёмными полосами между звёздами, словно дирижабли. Быть полному штилю.
На партийном собрании подвели итоги работы в период передислокации лагеря. Надо сказать, что даже в такое трудное время научные работы шли без пробелов.
Так как времени до конца дрейфа остаётся немного, решено начать обобщение материалов.
К концу собрания в кают-компанию входит Курко.
– Бензин кончился. Кто поможет привезти новую бочку?
Хотя он ни к кому конкретно не обращается, из-за столов сразу же поднимаются несколько человек.
В тихую погоду даже на тридцативосьмиградусном морозе хорошо работается. Конечно, если не очень долго. Яцун, например, торопясь сделать как можно больше кадров, целые дни проводит то на площадке метеорологов, то у торосов, то у аэрологов. Лагерь периодически заливается ослепительным светом юпитеров. Участники съёмки и те, на чью долю выпала только скромная роль осветителей, покрытые с ног до головы инеем, усердно помогают Яцуну. Любопытные собаки, несмотря на крики и пинки, крутятся под ногами, прыгают, радостно визжат, выражая свой восторг перед электрическим солнцем.