– Ты зачем сидишь дурень дурнем, пень пнем, песни тяжкие поешь, весь бел свет во гроб сведешь, там флакон с живой водой, его живенько открой да напои деток, глупых малолеток. А то времечко уйдет, их дух с собою заберет!
Встрепенулось несчастное пернатое, полезло клювом доставать термос с живой водой из кармашка рюкзака. Ан нет, никак! Закрыла Алисонька его на замочек. Всплакнул посеревший ворон еще раз, взмыл в небо синее, огляделся. Видит, бой идет. Взмахнут богатыри мечами один раз – улочка, взмахнут второй раз – проулочек выстилается из тел врагов. Сила темная уменьшается. Свел ворон взгляд в одну точку и стрелой каленой помчался на самого жирного русского ратника! Сел ему на плечо и шепчет, мол, печаль-тоска легла на землю черную, красных дев положили злыдни-недруги ни за что, ни про что, лишь за очи ясные да за невинен лик.
Илья Муромец речами посланца проникся:
– А не шутишь ли, дружище Ёжкино, ни придумываешь чего сгоряча?
– Да я давно уже не друг бабы Яги, обзавелась она другим товарищем. Две сиротинушки у меня на попечении. Да вон они там мертвые лежат, живой водицы просят, что в их сумке спрятана да замком-молнией застегнута!
– Молнией, говоришь? – потер Муромец ус и ткнул легонечко копьем булатным в спины своих дружинников. – Сшибай монголку всех до единого, на семена не оставляй никого!
И пошла тут сечь! Голову свою беречь никто и не отважился даже. В пять минут расправились отважные воины с набегами, с теми, что с восточной сторонушки перли. И побрели у супротивника доспехи да сабельки собирать, дабы перековать их себе на кольчуги. А заодно и павших дщерей высматривать.
Наткнулся на них Микула Селянович, склонился низко-низко и возрыдал. Сто лет и сто веков он, окромя поляниц удалых, женского полу не видывал. А тут еще и младые. Павшие лежат, косы русые в глине да в сукровице.
– Ой, горе мне, горе! Грех-то какой, грех! Давно я говаривал, что побоища наши потешные добром не кончатся.
Отпихнул его Илья от тел несчастных дев, порылся толстыми пальцами там, куда ворон клювом указал, расстегнул замочек, достал термос с живой водой, встряхнул его три раза, открутил крышечку, налил в чашечку и смочил губы синие у отроков бездыханных.
И о чудо! Захлопали веки у Алисоньки, захлопали веки у Дианочки. И тут же зажмурились со страха. А и как тут не испугаться? Семь воинственных рож склонились удивленно на бедными дитятками и что-то лопочут про погубителей, да так тяжко вздыхают смрадом нечищеных зубов, что впору опять в глубокий обморок упасть. Но по подружкам запрыгал их верный Тимофей, и произошло второе чудо – сестренки заулыбались. Богатыри загигикали от счастья. Дети тоже.
Подхватили воины юных дев на руки сильные, уселись на своих бурушек и поскакали на заставушку – болезненных выхаживать, целебными отварами отпаивать, одежонку замусоленную отстирывать да тощеньких спасенышей откармливать.
А застава богатырская вон она, недалече стоит. Ну, как застава? Целая крепость оборонная! А внутри город. Ну, как город? Городишка для сказочных богатырей непобедимых. Там и терема, и постройки хозяйственные, и конюшни для коней верных да для кобылок застоялых. Ноздрями фыркают, пшеницу белояровую едят. Только кто пшеницу ту сажает? Неведомо. Мужика вокруг не видать. Ах да! То Микулушка Селянович балуется, пашет наш оратаюшко, забавляется, как от ратных подвигов отдохнет. А потом и козочек сядет доить. О! Как надоит, погреба от сыров ломятся, крынки стонут: краями жирно-желтыми, молочными в рот просятся, прокисают. В общем, сыто живут наши воины, на жизнь не жалятся. Мечи да щиты куют и лес валят на колышки-заборышки, а то и кашу пшенную варят: сами едят, нахваливают, голубей почтовых кормят да про своих бурушек, сивушек не забывают. А еще котов-ведунов да верных псов холят и лелеют, лесным зверям в обиду не дают. На волчью сыть лишь хазара и кидают, ведь те хуже всех: и татара хуже, и могола, и печенега, и половца. Но то история долгая. Нам сегодня не о том речи дивные вести.
Вот привезли сахалинских красавиц вояки к себе домой. Первым делом за стол посадили, яствами завалили, представились:
– Илья Муромец я, крестьянский сын.
– Чурило Пленкович с тех краев, чи Крым.
– Михаил Потык, я кочевник сам.
– Алешенька Попович хитер не по годам.
– Святогор большой – богатырь-гора.
– И Селянович Микула – оратай, пахарь.