Смута. Том 1

22
18
20
22
24
26
28
30

И тогда привязанный к стулу пленник истошно закричал.

Первая александровская рота занимала гостиницу «Европейская», откуда открывался вид на главный юзовский завод, столь блистательно описанный господином Куприным в одноименном рассказе. Завод работал, производство остановить было нельзя. Даже пробольшевицкий рабочий комитет прекрасно понимал, что случится, если погаснут доменные печи.

– Слон, а Слон?

– Чего тебе, Севка?

– Слон, а зачем Две Мишени… ну, ты понимаешь…

– А ты про это не думай, Ворот.

– Да я б и рад, только не получается, видишь, какая история!

Севка присел на постель, где, не раздеваясь, лежал Фёдор. Раздеваться на фронте – непозволительная роскошь.

– Что он с ним сделал, Слон?

– Слушай, Севка, ну ты как маленький, – буркнул Фёдор. – Допрашивал Две Мишени этого большевика. С пристрастием. По методам испанской инквизиции.

И тут лицо Севки Воротникова, первого силача славного Александровского кадетского корпуса, лихого драчуна и забияки, ухитрившегося побывать на столичной гауптвахте за «столкновения» с гвардейскими лейб-гусарами – лицо Севки вдруг исказилось настоящей болью.

– Федя, как же так? Мы ж за Россию сражаемся, за Государя, за Церковь святую… Разве ж можно – как ты сказал, как инквизиция испанская? Вы вот с Ниткой уйму книг прочли, я-то не шибко, но знаю, что она делала, инквизиция эта!

Фёдор Солонов смог бы сказать очень многое. Что на войне нельзя воевать в белых перчатках. Что враг не будет гнушаться ничем. Что у тех, в другой истории, под другим небом обе стороны стремительно скатывались к абсолютно нечеловеческой жестокости, хотя именно красные начали первыми и применяли террор в куда больших масштабах, нежели белые, что и породило у народа тот самый, погубивший белую гвардию подход – «чума на оба ваших дома».

Но вместо этого он лишь вспомнил цитату, подсмотренную всезнайкой Ниткиным там, и с тех пор частенько им повторяемую:

– Если Господь берется чистить нужник, пусть не думает, что у него будут чистые пальцы[27].

Севка поспешно перекрестился.

– Типун тебе на язык! Да что ж ты такое говоришь-то?!

Фёдор только невесело усмехнулся.

– Две Мишени все грехи на себя берёт, Сева, понимаешь? Это ведь нам надо и пленных брать, и сведения из них нужные выколачивать. Боюсь, и казнить придётся, и приговоры расстрельные в исполнение приводить.

Воротников сидел, ссутулившись, сунув ладони между колен, весь какой-то совершенно потерянный.