– Я могла бы сразу тебе это сказать, еще когда увидела все эти гребаные флаги. Видишь ли, флаги никогда ничего не прибавляют мужчине, они просто замещают что-то, чего ему не хватает. Лео всегда был забиякой, и к тому же не очень умным, но за крепкую задницу и симпатичную улыбку можно многое простить. – Дойдя до верха, Изерн встряхнулась, словно собака, выбравшаяся из реки, разбрызгивая капли дождя с мокрых волос. – Но теперь его задницу покарябали, и я за весь вечер ни разу не видела, чтобы он улыбнулся.
– Может быть, я вела себя с ним чересчур резко, – продолжала беспокоиться Рикке. – Приехала в такую даль, чтобы залечить раны, а вместо этого только втерла в них соль! – Частично виной была жемчужная пыль: от этого снадобья у нее развязался язык, онемело лицо и к тому же появилась неуместная игривость. – Может быть, надо было побольше перед ним попресмыкаться?
– Да ну его к черту! – Изерн повернула дверную ручку, и они вместе ввалились в холл, оставляя за собой кривую цепочку мокрых следов. – Ты теперь Север, а Север не пресмыкается ни перед кем! И потом, если человеку нравится, когда перед ним пресмыкаются, то ему всегда будет мало. Дай ему один раз поставить ногу себе на спину, и отпечаток его гребаного сапога будет оставаться между твоих лопаток, пока тебя не зароют… А ты чего еще не спишь?
Трясучка подпирал стену с трубкой для чагги в руке, извергая такие клубы дыма, каким бы позавидовала любая фабричная труба.
– У тебя посетитель, – проговорил он.
Рикке хихикнула:
– Надеюсь, он симпатичный!
Трясучка нежно почесал свой здоровенный шрам.
– Ну, в этих делах я не специалист, но про него это говорили.
И он толкнул дверь рядом с собой, которая со скрипом отворилась. Рикке, нахмурясь, шагнула к ней.
– Да уж, любишь ты помучить женщину загадками… – Она остановилась на пороге и выпучила глаза. – Кровь и ад!
Он полусидел, полулежал, раскинувшись на подушках на одной из этих здешних штук, про которые сразу и не скажешь, кресло это или кровать. В его руке вяло болтался почти пустой бокал вина. Его волосы были мокрыми и спутанными, лицо измазано грязью, одежда перепачкана и порвана, но улыбка была той же самой, как когда он принес ей яйцо в постель – даже, пожалуй, еще лучше прежнего.
– Кровь и ад,
– Нынче все подряд так себя называют, – проворчала Рикке. – Говорят, даже дети малые, и те туда же.
– К моему величайшему неудовольствию.
– Ты выглядишь… – она сделала пару шагов внутрь комнаты, как будто ее туда тянуло, – …малость не таким цветущим, как в последний раз, когда мы виделись.
– Приношу извинения за свой ужасный внешний вид. Последние несколько дней я был несколько в бегах.
– Я думала, ты уже привык, что за тобой все гоняются.
– Нет, разумеется – разъяренные кредиторы, недовольные послы, брошенные любовницы, мужья брошенных любовниц, семьи брошенных любовниц и так далее; но Лео дан Брок, право же, олицетворяет совершенно новый смысл понятия «настойчивость»! Он прямо как собака, увидевшая кость! Ну, или лев, в данном случае…
– И где это у тебя кость? – спросила Рикке, поднимая брови.