— Да ладно тебе, Смитс, — отрезала Шэннон. — Можно подумать, ты всех сопровождающих в зарубежных командировках знаешь хорошо.
— Да, но…
— Значит, договорились, — прервала ее Шэннон. — Мы же договорились? — Она явно не желала слышать никаких возражений. — Смитс? Мы договорились?
— Да, — ответила Смита и снова поразилась тому, как умело подруге удается ею манипулировать. — Хорошо, скоро увидимся. Поправляйся.
— Спасибо, дорогая. Звони. И помни: теперь я у тебя в долгу.
Смита взглянула в зеркало заднего вида; Мохан тем временем достал кошелек и вручил несколько купюр пожилому швейцару, настоявшему на том, что именно он должен положить ее чемодан в багажник. Она попыталась прогнать его, когда он поспешил им навстречу, но Мохан неодобрительно посмотрел на нее и попросил сесть в машину. Когда он сел за руль и начал выезжать со стоянки задним ходом, она сказала:
— Один чемодан всего. Могли бы и сами справиться.
Он раздраженно щелкнул языком.
— Что прикажешь делать? Он мне в отцы годится, и наверняка ему нужны чаевые. Не хотел его обижать.
Она кивнула, пристыженная его благородством.
— А твои вещи? — спросила она. — Ты уже собрал чемоданы, или нам придется…
— Да. Моя сумка в багажнике. — Он покрутил кондиционер. — Рад, что Нандини догадалась позвонить мне утром, прежде чем я вышел из дома.
— Я тоже. — Она вдруг обрадовалась, что рядом с ней легкий в общении Мохан, а не Нандини с ее вечно кислой миной.
Они подъехали к концу аллеи, ведущей ко входу в отель, и Мохан показал на заднее сиденье.
— Если проголодаешься, у меня есть сэндвичи с омлетом. Тетя Зарина собрала, она отлично готовит.
— Твоя хозяйка готовит тебе сэндвичи по утрам? — удивилась Смита.
— Хозяйка? Она мне как вторая мама,
— В Индии все мальчики балованные, — с улыбкой произнесла Смита и подумала о папе, который ни разу в жизни ничего не приготовил сам, пока мама была жива. Папа. Как он обрадовался, узнав, что она продлила отпуск на неделю. Ничего не заподозрил.
— Возможно, — ответил Мохан и сделал радио тише. — Это все наши мамы. Бедные американские дети совсем другие. Их заставляют уезжать из дома в восемнадцать, чтобы родители могли насладиться — как вы это называете? — пустым гнездом. Как будто речь о птицах, а не людях.
— О чем ты?