— Я все делаю сама. Но мне нравится. Так я чувствую себя независимой. Чувствую, что все умею. Понимаешь?
Мохан кивнул и ненадолго опустил стекло, впустив поток жаркого утреннего воздуха.
— Не понимаю тебя,
В очках «Рэй-Бэн», джинсах и кроссовках Мохан выглядел современным парнем. Но на деле был таким же, как ее знакомые индийцы из Америки — неженкой и баловнем.
—
— Я… я даже не знаю, что сказать. Быть самодостаточным человеком — само по себе награда. Это же самое ценное качество, которое только может…
— Ценное для кого,
— В твоих словах был бы смысл, если бы эти люди достойно зарабатывали, — ответила Смита, вспомнив, как огорчались их бывшие соседи, когда мама давала прибавку своим слугам. Мол, раз она повысила планку, то и всем придется.
— Я стараюсь платить хорошо, — ответил Мохан. — Одни и те же люди работают на меня много лет. И вроде бы всем довольны.
Мохан замолчал, и Смита посмотрела на него, побоявшись, что задела его чувства. «У всех нас есть культурные слепые пятна», — подумала она.
— Что ж, пожалуй, независимость в глазах смотрящего. Например, ты даже не представляешь, сколько свобод у американских женщин…
— Согласен, — поспешно согласился Мохан. — В том, что касается прав женщин, мы, индийцы, застряли в Средневековье.
— Взять хотя бы эту бедную женщину, к которой мы едем. Что они с ней сотворили? Это варварство. — Смита поежилась.
— Да. И, надеюсь, этих подонков приговорят к смертной казни.
— Ты за смертную казнь?
— Естественно. А как ты предлагаешь поступать с такими тварями?
— Хм. Ну, можно отправить их в тюрьму, например. Хотя…
— И чем тюрьма лучше казни?
— Тем, что ты не отнимаешь у человека жизнь.
— Но отнимаешь у него свободу.