— Продолжай, — поторопил его Уайтхед. — Возможность чего?
— Спасения, — ответил Мамолиан и рассмеялся над своей мыслью. — От всего.
Уайтхед никогда не предполагал, что все случится вот так: путаный разговор в белой кафельной комнате, двое стариков обмениваются обидами. Переворачивают воспоминания, словно камни, и глядят, как разбегаются во все стороны мокрицы и пауки. Все происходило гораздо проще и гораздо болезненнее, чем он ожидал. Ничто так не очищает, как потеря.
— Я сделал много ошибок, — проговорил Джо. — И я искренне сожалею об этом.
— Скажи мне правду, — сурово сказал Мамолиан.
— Но это и есть правда, черт возьми! Я сожалею. Что еще тебе нужно? Земля? Предприятия? Что тебе нужно?
— Ты удивляешь меня, Джозеф. Даже сейчас, на самом краю, ты пытаешься торговаться и заключать сделки. Какая потеря! Какая ужасная потеря! Я мог сделать тебя великим.
— Я и есть великий.
— Ты же все прекрасно знаешь, пилигрим, — мягко ответил Мамолиан. — Кем ты был без меня с твоим бойким языком и модными костюмами? Актером? Торговцем машинами? Вором?
Уайтхед вздрогнул не только от язвительных насмешек. Пар позади Мамолиана сгущался, словно там двигались призраки.
— Ты был ничем. Будь любезен признать это.
— Я принял твой вызов, — напомнил Уайтхед.
— О да, — отозвался Мамолиан. — У тебя были аппетиты, и я их удовлетворил. Этого у тебя хватало в избытке.
— Ты нуждался во мне, — повторил Уайтхед.
Европеец причинял ему боль; вопреки здравому смыслу, он собирался ответить тем же. Это его мир, в конце концов. Европеец здесь вне закона — безоружный, безжалостный. И он хочет услышать правду. Что ж, он ее услышит, и плевать на призраков.
— Зачем же ты мне понадобился? — спросил Мамолиан. В его голосе внезапно зазвучало презрение. — Для чего ты годишься?
Уайтхед выдержал паузу, а затем резко ответил, не заботясь о последствиях:
— Я мог жить вместо тебя. Ты был слишком бескровным, чтобы делать это самому! Вот почему ты меня подобрал. Чтобы все попробовать через меня. Женщин, власть — все.
— Нет…
— Ты плохо выглядишь, Мамолиан.