Чад бросил взгляд на Мамолиана.
— Она не отравлена, — заверил Европеец.
— Свежая. Возьми. Выйди за дверь и оставь нас с миром.
Вернулся Том с маленьким столиком. Он поставил его в центре комнаты.
— Если загляните в ванную, — сказал Уайтхед, — то найдете там много разной выпивки. В основном водки. И немного коньяка тоже, я думаю.
— Мы не пьем, — отказался Том.
— Сделайте исключение, — настаивал Уайтхед.
— Почему бы нет? — промолвил Чад, чьи губы были перепачканы в клубнике, а по подбородку стекал сок. — Это ясе конец света, верно?
— Верно, — кивнул Уайтхед. — Так что можете нить, есть и забавляться друг с другом.
Том уставился на Уайтхеда, а тот вернул ему насмешливо-покаянный взгляд и спросил:
— Прошу прощения, неужели вам не позволяют да же мастурбировать?
Том издал звук отвращения и вышел из комнаты.
— Твой напарник что-то приуныл, — обратился Уайтхед к Чаду. — Давай, бери оставшуюся клубнику. Соблазни его.
Чад так и не понял, насмехаются над ним или нет, но взял вазу и пошел за Томом.
— Ты скоро умрешь, — сказал он Уайтхеду и закрыл за собой дверь.
Мамолиан разложил на столе карты. Это не были порнографические карты — их он сжег на Калибан-стрит вместе с несколькими книгами. Карты на столе были на много веков старше. Масти были нарисованы от руки, рисунки фигурных карт выполнены грубо.
— Это правда? — спросил Уайтхед о последних словах Чада.
— Что?
— Насчет смерти.
— Прошу тебя, пилигрим…