— Почему ты привязан? — поинтересовалась девочка. — Это игра?
— Да. Именно тай. Скажи, а как тебя зовут?
— Шэрон.
— Ты абсолютно права, Шэрон, это игра Только я больше не хочу играть. Мне уже больно. Ты видишь.
Он поднял руки повыше, чтобы показать ей, как ему больно. Несколько мух, согнанных со своих мест, закружились вокруг его головы.
— Ты умеешь развязывать узлы? — спросил он.
— Не очень.
— Может быть, попробуешь? Для меня?
— Наверное, — ответила она.
— Только я очень устал. Входи, Шэрон. Закрой дверь.
Она сделала, как ей велели. Здесь нет угрозы. Есть загадка (или, возможно, две: человек и смерть), и ей хотелось узнать побольше. Кроме всего прочего, человек был болен, и он не причинит ей вреда в таком состоянии. Чем ближе она подходила к нему, тем хуже он выглядел. Кожа блестела, а на лице проступили пятна, похожие на капли черного масла. За крепким запахом его одеколона чувствовалось что-то более горькое. Шэрон не хотелось дотрагиваться до незнакомца, как бы она его ни жалела.
— Пожалуйста.. — просил он, протягивая связанные руки.
Вокруг раздраженно жужжали мухи. Их было много, очень много, и их привлекал он — его глаза, его уши.
— Нужно привести доктора, — сказала она — Вам плохо.
— Нет времени, — настаивал он. — Просто развяжи меня, тогда я сам найду доктора и никто не узнает, что ты приходила сюда.
Она нашла это логичным и кивнула, потом приблизилась к человеку сквозь облако мух, чтобы развязать его. Ее пальцы с обгрызенными ногтями были не слишком сильными, но она старательно занялась узлами; безупречная линия ее бровей очаровательно изогнулась, пока она трудилась. Ее стараниям мешали потоки желтоватой жидкости, сочащиеся из его раненого тела, — они все склеивали. Иногда Шэрон поднимала на незнакомца свои газельи глаза.
Интересно, думал он, видит ли девочка разложение, предстающее прямо перед ее глазами? Если и видит, то она слишком поглощена борьбой с узлами, чтобы бросить их и уйти, или же хочет освободить его, потому что знает о силе, которую это ей дает.
Только один раз она выказала тень отвращения, когда что-то сломалось в его груди, часть какого-то внутреннего механизма скользнула в озеро легких. Он кашлянул и выдохнул отвратительный смрад, похожий на запах первоцвета. Шэрон отвернулась и скорчила гримасу. Он вежливо извинился, и она попросила его больше так не делать, а затем вернулась к своему занятию. Он терпеливо ждал, поскольку любая попытка поторопить ее только помешала бы ее работе. Наконец она нашла ключ к загадке, и путы стали ослабевать. Плоть, по консистенции приблизившаяся к размякшему мылу, отвалилась от костей запястий, и Брир освободил руки.
— Спасибо, — поблагодарил он. — Спасибо. Ты очень добра.
Он принялся развязывать веревки на ногах; дыхание или то, что заменяло его, издавало сухой шорох в груди.