Бедный Енох

22
18
20
22
24
26
28
30

— И это, то, что вы видели — он в себя пришел, называется. Притом хорошо так. По сравнению с тем, что было.

— То есть, ничего такого не было?

— А вы — что? Верите, что Пашкевича могли поглотить какие-то земляные осьминоги? — я так говорю, вдруг понимая, что работая в организации, использующей сыворотку, придуманную ангелами Сартаков вполне мог знать про существование чупакабры.

— Нет, конечно! — мне показалось, Сартаков не лгал — но тогда что могло Андрею привидеться? Вернее — с чего это?

Я мычу, делая вид, что вспоминаю, но потом нахожу, что соврать:

— Павлов выстрелил Пашкевичу в живот…

— Да — прервал Сартаков — он, как говорил, решил исполнить приказ об уничтожении Пашкевича.

— Да, правда! Только в тот момент, когда я того допрашивал, и, как я считаю, вполне вероятным было то, что его можно было доставить в Москву!

— Ну так! Павлов сказал, что действовал по обстановке.

— Ага. В состоянии исступления.

— И что было потом?

— Ну, Пашкевич упал…

— Так-так…

— И провалился под землю!

Сартаков подпрыгнул на стуле:

— Только ты мне не втирай про щупальца!

— Да какие щупальца, Александр Сергеевич! Просто до того, как прибежал растрепанный Павлов и стал стрелять, Пашкевич стоял на крыше бункера… или не знаю, как это называется… ну, в общем, ямы, вырытой боевиками, после накрытой бревнами и ветками, и сверху все это было завалено снегом.

— Да ты что? — Саратков, как мне показалось, ерничал:

— И почему же Пашкевич не провалился в эту, как ты говоришь, яму, раньше?

— Потому что стоял на толстой балке из спиленного бревна. Я даже понимаю, почему Павлову щупальца привиделись — когда Пашкевич упал, после того, как Павлов в него пальнул — я нарочито использую слова, немного насмешливые — Пашкевич упал на это перекрытие ямы, провалился внутрь, а когда он проваливался, из под снега показались обтесанные бревна, такого мясного, противного цвета, со всех сторон как бы обнявшие Пашкевича.