Это были его первые слова. В центре стола стояла большая ваза с нарциссами. Девушка вытащила их, ловко протерла мокрые стебли и протянула отцу. Дрожащими руками тот прижал цветы к груди, зарылся в них лицом, и слезы брызнули на желтые лепестки с новой силой.
Люси обняла отца и прижалась к нему щекой.
— Не надо, — прошептала она. — Постарайся забыть.
Он бессильно откинулся на спинку. Цветы упали на пол.
— Знаешь, почему меня выпустили?
Она молча поцеловала его и шепнула:
— Как хорошо, что мы снова вместе.
— Потому что я скоро умру.
— Нет, не умрешь. Ты быстро поправишься и счастливо проживешь еще много лет.
Фред Аллертон окинул дочь долгим, проницательным взглядом и проговорил с устрашающей пустотой в голосе:
— Ты думаешь, я хочу жить?
От непосильной боли Люси на мгновение замолчала, иначе голос бы дрогнул.
— Ты должен жить ради меня.
— Но ты же меня ненавидишь.
— Нет, я люблю тебя еще сильнее — и буду любить всегда.
— Пока я был в тюрьме, женихи тебя вряд ли осаждали.
Это прозвучало так неожиданно, что Люси растерялась. Он горько усмехнулся:
— Нужно было застрелиться. Обо мне бы уже давно забыли, и у тебя был бы шанс. Что ж ты не вышла за Бобби?
— Я и не собиралась замуж.
Разговор отнял у Аллертона последние силы, и он прикрыл глаза. Люси решила, что отец уснул, и принялась собирать цветы, однако он заметил и жалобно, словно больной ребенок, простонал: