Лежа в постели и глядя, как крадется по небу унылая заря, она мысленно переносилась в Африку, где спящие путешественники ворочались с рассветными лучами — как колышутся спелые колосья под внезапным порывом ветра. Алек описывал ей утро так подробно, что картина стояла перед ее взором точно живая. Вот он в крепких ботинках выходит из палатки и затягивает ремень. На нем бриджи и пробковый шлем, а бронзовый загар еще темнее, чем при прощании. Он приказывает командиру отряда начать погрузку. В лагере тотчас начинается суета, носильщики хватают свой груз, привязывают к нему циновку и горшок, а потом, усевшись сверху, проглатывают по паре пригоршней печеного маиса или остатки подстреленной вечером дичи. Едва солнце показалось над горизонтом, Алек, по обыкновению, выступил первым, в сопровождении нескольких аскари. Туземцы затянули какой-то непонятный напев, и только что кипевший жизнью лагерь опустел. Костры догорели, и в лучах восходящего солнца на смену человеческому гомону пришла молчаливая лесная жизнь. Огромные жуки сползались отовсюду, растаскивая мусор; мелкие зверушки грызли белые косточки, дочиста обглоданные жадными зубами туземцев; тощая гиена опасливо ухватила кость и метнулась обратно в джунгли. С неба тяжело спустились стервятники, неторопливо выглядывая самые омерзительные отбросы.
Люси мысленно следовала за Алеком, его воинами и длинной цепочкой носильщиков. Они шли по узкой тропе, продираясь сквозь колючие кусты и высокую густую траву, с трудом преодолевая заросли камыша, который смыкался над головами, обдавая путешественников холодной росой. Иногда попадались деревни — большие, на плодородных землях; а иногда отряд нырял в девственные леса, где под сенью опутанных лианами гигантских деревьев стояла вечная тишина, которую не нарушали даже шаги путешественников по толстому ковру опавших листьев; пересекали обширные болота, спасаясь от смертельной лихорадки, и попадали в джунгли, где, насколько хватало глаз, тянулись кактусы и заросли колючек. Они то шли по травянистым плоскогорьям, где величественные деревья напоминали английские парки, то брели по звериной тропе вдоль берега быстрой речушки.
В полдень объявили привал. Отряд к тому времени растянулся: больные, слабые и просто ленивые, а также остановившиеся поправить груз отставали, но наконец все собрались. Арьергард (возможно, им командовал Джордж), которому было приказано никого не бросать, сообщил, что все на месте. Прячась от полуденного зноя, путешественники разожгли костры и принялись готовить еду. Затем снова выступили в путь и шли до заката.
Добравшись до намеченного места ночлега, они дали пару сигнальных выстрелов, и вскоре отовсюду стали появляться туземцы с корзинками зерна и муки, картофелем, цыплятами и, кажется, парой горшочков меда. Тут же разбили палатки, приготовились к ночлегу, уложили и пересчитали груз. Отдельная команда рубила колючие ветки и сооружала из них изгородь — «зарибу». Люди устраивались на бивуаке группками, в которых одни шли собирать материалы для хижин, другие — за водой, третьи — за дровами и камнями для очага. На закате командир отряда дунул в свисток и спросил, все ли на месте, — в ответ раздался громкий хор голосов. Командир доложил Алеку и получил указания на следующий день.
Алек рассказывал, что по отзыву на свисток командира всегда можно судить о настроении людей. Если охота была удачной или отряд после долгих лишений вышел к благополучным местам, то ответом ему звучал нестройный гам. Если же переход был долгий и трудный или наступал последний день, на который раздавали еду, то звучали лишь отдельные голоса, а кто посмелее, даже иногда выкрикивал: «Есть хочу!»
Алек и Джордж сели ужинать с остальными, а носильщики собирались группками у больших горшков с кашей. Поболтав, покурив и обменявшись парой историй, белые путешественники отправились спать, и Алек, который разглядывал угольки догоравшего костра, остался наедине с собственными мыслями. На лагерь опустилась ночная тишина, и он поднял глаза к мириадам звезд, что сияли на синем африканском небе.
Люси поднялась и встала у открытого окна. Она тоже посмотрела на небо и подумала, что видит те же самые звезды. В лагере все уже спали, и, отрешившись от дневных забот, последние полчаса Алек мог посвятить собственным мыслям — а мысли его были, конечно же, о ней.
Алек уехал уже несколько месяцев назад. Любовь Люси все крепла. Она одна, понемногу наполняя сердце девушки, раскрашивала одинокую жизнь яркими красками. Сильная натура не принимала полутонов, и Люси с крайним облегчением отдалась на волю всепоглощающего чувства. Жизнь ее как будто двинулась в ином направлении. Давнишнее желание найти защиту и опору наконец исполнилось. Прежде Люси пестовала в себе лишь те душевные качества, которых недоставало отцу с Джорджем: смелость, решительность. Жить, полностью полагаясь на любовь Алека, оказалось очень легко: теперь можно быть слабой, можно черпать силы из нового, могучего источника. Все мысли Люси были об Алеке — о человеке, которого она в действительности толком не знала. Ее восхищала бескорыстная целеустремленность Маккензи, его непоколебимая воля; собственные достоинства в сравнении с ним казались девушке мелкими и ничтожными, и она бережно хранила каждую крупицу памяти об Алеке. Люси перебирала в уме его слова и все их беседы; она возвращалась к местам совместных прогулок и вспоминала, какое в те дни было небо и что за цветы цвели тогда в парках; она заглядывала в галереи, куда они ходили вдвоем, и стояла перед картинами, у которых задерживался Алек. Несмотря на все муки и унижения, Люси была счастлива. В ее жизни появилось нечто особое, и все прочее отступило на второй план. Он любит ее — значит, любая беда теперь нипочем.
Дик наконец получил письмо от Алека. Корреспондентом тот был неважным. Маккензи не обладал даром ярко выражать свои мысли, а при виде пера с бумагой его и вовсе охватывала неодолимая робость. Сухое, бесстрастное письмо было отправлено из отдаленной фактории, где экспедиция сделала последнюю остановку, прежде чем углубиться в дикие земли. Алек сообщал, что у него все хорошо и европейцы пока неплохо переносят жару, если не считать отдельных случаев лихорадки. Лишь один — некий Макиннери — доставлял массу хлопот, и его пришлось отправить обратно на побережье. Причину Алек не сообщал — он был слишком занят последними приготовлениями. Для извлечения из этих неосвоенных земель коммерческой выгоды была создана «Восточноафриканская торговая компания», наделенная всеми необходимыми правами, однако она испытывала затруднения из-за неустроенности вверенной территории. Руководство компании охотно приняло предложение Алека объединить усилия и поручило ему командование своими людьми в факториях: таким образом, число европейцев в экспедиции выросло до шестнадцати. Он вымуштровал и вооружил приведенных с побережья суахили, так что теперь в распоряжении Маккензи оказался отряд в четыре сотни ружей. Кроме того, к походу присоединялись вооруженные копьями воины местных племен — в письме перечислялись причудливые имена вождей, выступивших под его началом. Влияние Мохаммеда Хромого пошло на убыль: за три месяца, что Алек провел в Лондоне, тот заболел (по уверениям туземцев — от наложенного одной из жен заклинания), чем немедленно воспользовался сын Мохаммеда: он восстал и занял одно из укреплений. Умирающий султан выступил против мятежника. Этот раскол существенно усилил положение Алека.
Дик протянул Люси письмо и молча следил, как та читает.
— Он ничего не написал о Джордже, — заметил Ломас.
— Очевидно, с Джорджем все в порядке.
Дику показалось странным, что Алек ни словом не упомянул о юноше, однако он промолчал. Главное, что Люси все устраивает. И все-таки на душе у него было неспокойно. У Дика были дурные предчувствия по поводу участия Джорджа в африканской экспедиции. Он все еще опасался, что за ясными голубыми глазами и приветливой улыбкой прячется легковесная, пустая натура — как у Фреда Аллертона. Впрочем, для юноши это все равно единственный шанс, который нельзя упустить.
А затем наступила долгая тишина. Алек растворился в неизвестных землях, словно в ночном мраке, и от него не было никаких вестей. Никто ничего не знал, и даже слухи не достигали побережья. Перевалив со своим отрядом через горы, отделяющие британский протекторат от полностью независимых территорий, он попросту исчез. Месяц за месяцем — ничего. Прошел год с момента прибытия в Момбасу, потом год с тех пор, как он в последний раз писал. Оставалось лишь предполагать, что там, за суровыми скалами, кипят яростные битвы, открываются новые земли, а работорговцы шаг за шагом отступают под ударами Алека. Дик убеждал себя, что молчание — добрый знак, ведь будь экспедиция уничтожена, ликующие арабы разнесли бы эту весть повсюду, и слухи просочились бы через Сомали к побережью или с караванами торговцев — в Занзибар. Он регулярно справлялся в министерстве иностранных дел, но там тоже ничего не знали. Отряд как в воду канул.
Однако Люси совершенно не волновалась. Она безгранично верила в Алека, в его силу, смелость и счастливую звезду. Он сказал, что не вернется, пока не исполнит задуманного, поэтому Люси ждала лишь одной вести — о триумфальном завершении экспедиции. Пока же она пыталась помочь в меру сил. В конце концов руководство «Восточноафриканской компании» забеспокоилось и предложило поднять вопрос в парламенте или устроить шумиху в газетах. Правительство будет вынуждено послать войска, чтобы помочь Маккензи в беде или отомстить за него в случае гибели. Однако Люси знала, что именно вмешательства властей Алек опасался больше всего: он полагал, что если кому и по силам исполнить намеченное, то только ему одному. Девушка убедила Роберта Боулджера с Диком Ломасом вмешаться и воспрепятствовать планам компании. Она не сомневалась: Алеку нужно лишь дать время и не мешать.
Глава IX
Однако монотонное течение жизни Люси со всеми сладкими грезами было прервано новостями совершенно иного свойства. Из Паркхерста[50] пришло письмо, что в связи с плачевным состоянием здоровья ее отца власти приняли решение сократить срок тюремного заключения и он будет выпущен на свободу уже через день, в восемь часов утра. Девушка не знала, радоваться ей или печалиться: ведь она понимала, что хоть мучения бедняги и подошли к концу, выпускают его лишь ввиду близкой кончины. Фреда Аллертона ждет свобода, над которой не властны человеческие законы, и ему из сострадания позволили умереть в окружении близких.
Люси немедленно отправилась на остров Уайт и остановилась у женщины, когда-то служившей у них в Хамлинс-Перлью.
Была середина зимы, и Люси ждала отца у тюремных ворот под ледяным дождем. Они расстались три года назад. Люси обняла его и поцеловала молча, не находя слов от избытка чувств. Их ожидал экипаж, а к приезду был готов завтрак, причем Люси проследила, чтобы все было так, как он любил. Фред Аллертон окинул тоскливым взглядом чистую скатерть, цветы и свежие булочки, но лишь молча покачал головой. Слезы ползли по его щекам. Он устало опустился на стул. Люси убеждала отца поесть, принесла ему чая, но тот отодвинул чашку и посмотрел на дочь усталыми, покрасневшими глазами.
— Дай мне цветы, — пробормотал он.
ebooksa