— Обвинения меня не волнуют, — заявила Люси. — Я знаю, что он не способен на такую низость.
— Боже правый, ты что, забыла: он же убил твоего родного брата! — гневно воскликнул Боулджер. — На него вся страна ополчилась, а тебе все равно?!
— Бобби, как у тебя только язык поворачивается? — простонала девушка, пораженная до глубины души. — Как можно быть таким жестоким?
Он подошел к ней вплотную и возмущенно затараторил, швыряя гневные слова в лицо девушке:
— Если Джордж тебе правда небезразличен, ты захочешь покарать его убийцу. И уж по меньшей мере ты не можешь и дальше быть ему… — он прочел в ее глазах боль и сдержался, — … быть ему близким другом. Если бы не ты, Джордж вообще не поехал бы в Африку, и самое меньшее, что ты можешь сейчас сделать, — это хотя бы поинтересоваться обстоятельствами его гибели.
Люси закрыла лицо руками, словно спасаясь от чего-то совершенно отвратительного.
— Зачем ты меня мучаешь? — жалобно воскликнула она. — Говорю же, Алек невиновен!
— Маккензи не желает ни с кем объясняться. Я тщетно пытался хоть что-то из него вытянуть и вышел из себя. Возможно, если ты потребуешь ответа, он признается.
— Я не могу.
— Почему?
— Странно, что он так упорно хранит молчание, — заметила леди Келси. — Если ему нечего стыдиться, то нечего и скрывать.
— И ты тоже веришь этому письму? — спросила Люси.
— Я не знаю, чему верить. Ситуация исключительная. Дик говорит, что ничего не знает. Но если мистер Маккензи невиновен, то почему сам не скажет?
— Алек знает, что я ему верю, — сказала Люси, — верю и горжусь этим. Неужели я буду теперь оскорблять его расспросами?
— Ты боишься, что ему нечего ответить? — спросил Боулджер.
— Да нет же.
— Тогда попробуй спросить. В конце концов, уж это-то в память о Джордже можно сделать. Попробуй.
— Но неужели ты не понимаешь, что раз он молчит, на то есть веские причины? — воскликнула она в растерянности. — Откуда мне знать, может быть, есть обстоятельства, которые важнее, чем гибель Джорджа…
— Она так мало для тебя значит?
Люси отвернулась и разрыдалась. Ее затравили как зверя. Казалось, от назойливых вопросов не будет спасения.