– Дело не в бабе, – воскликнул он повышенным голосом, – но за мою кровь я мести и крови требую… Самой лучшей местью будет, когда у них её отбиру.
Тихо отозвался один из товарищей:
– Тогда и детей и чужих придется брать! – усмехнулся он.
Никош или не слышал, или притворился, что не слышит, ничего не сказал не это. Его кучка потихоньку бормотала; поглядывали на своего пана и вождя, тайно усмехаясь и показывая пальцами. Курп допивал и доедал.
Ещё двоих человек отправил Бук в деревни Майковец, Вроников и Ласек, чтобы там через своих (так как везде их имели), если бы в Сурдуге подняли тревогу или запалили пучки, не очень кто на помощь пребывал.
Вторжение в замок было назначено на следующую ночь, безлунную и тёмную. Двор Никоша этим радовался. Люди были привыкшими к стычкам и нападениям, находили в них удовольствие, а теперь давно уже их не вкушали. Осточертела однообразная работа около дома. Курп остался на Вилчей Горе, чтобы ко всему присмотреться.
На следующий день все до вечера лежали, не имея много дел, так как, всё, что нужно, было подготовлено.
Только неспокойный Никош бегал по двору, по валам, поглядывал на Сурдугу, говорил сам с собой; заглядывал к челяди, и минуты не отдохнул.
Ближе к вечеру его всё больше стала охватывать лихорадка, заранее вооружился, заострил меч, прикрепил доспехи, и так нетерпеливо ждал темноты, как другие дня ожидают. На данный им знак люди, собранные в кучку, разделившись на две группы, из которых одна должна была предпринять штурм ворот, другая – ждать у дверки обещания Журихи, двинулись по тропинке к Сурдуге с приказом молчать и не греметь оружием.
Хотя ему было срочно, Никош остановил их – в замке виден был свет…
Одного из своих с частью отослав на дорогу, чтобы около ворот произвели шум, рубя их топорами и пытаясь подложить огня, – сам Никош пошёл с остальным отрядом к дверке, ожидая, что ему её отворят. Ловким нападающим среди ночи так удалось примкнуться под ворота, что стража их не заметила и не услышала, пока не начали топорами ломать ворота и огонь разжигать. Как молния это упало на маленький отряд Сурдуги, который весь начал сбегаться к воротам, крича и вызывая.
Прежде чем люди там надумали, что делать, и Далибор выбежал, надев кожух, услышав шум и треск, нижнюю часть ворот нападающим уже удалось повредить, но они были обиты железными бляхами, поэтому держались, а за ними стояли другие, о которых не знали.
В замке всё кипело…
Испуганная Домна поднялась от колыбели ребёнка, заломив руки; присутствие духа оставило её на минуту. Она думала, что разбойники уже попали в замок. Но почти тут же восстановила хладнокровие, ребёнка отдала няньке, а сама, схватив меч, побежала за старым отцом.
Около ворот уже начали защищаться и бросать камни и зубчатые колёса на осаждающих.
Далибор приказывал с хладнокровием человека, который уже много пережил и нелегко даёт себя устрашить.
В челядной избе ещё был огонь, тут сидела Журиха, бледная и дрожащая. Домна, вбежав к ней, приказала приготовленную воду и горшки со смолой людям носить на башню.
Испугалась баба – сама не ведая, что делает, была послушной и с неизмерным рвением начала приказывать девкам.
Вся челядь пошла на услугу немногочисленного отряда, кто с чем мог и имел.
На какое-то время от больших ворот удалось отвратить нападение, но затем люди Никоша начали приставлять недалеко от частоколов лестницы, смотря, где защитников не было видно.