Тем временем Бук стоял у дверки и ждал, не желая с этой стороны ничего предпринимать и рассчитывая на измену.
С Журихи же не спускали глаз, от страха не выдала бы намерения, служила и крутилась, не желая и не в состоянии достать до дверки.
Никош, дожидаясь тут довольно долго, слушая шум, который до него доходил, и не зная, что делалось с другой стороны, несколько раз напрасно ударив в дверку, проклиная, полетел на валы к своим, чтобы воочию убедиться, как шло дело.
Начинал терять веру в обещание предательства бабы.
В замке на случай опасности всегда имели готовые для поджога пучки под рукой, которыми давали деревням знать, когда была нужна помощь от людей. Эти огни уже горели, а слуги били в набат. Когда Никош добежал до больших ворот, нашёл несколько своих, облитых горящей смолой и раненых камнями. Из-за остроколов свистели стрелы…
Первые ворота были наполовину срублены, а за ними были видны другие такие же – через маленький пролом никто не смел втискиваться, потому что находиться между двух ворот было очень опасно.
Никош крикнул своим, чтобы их согреть, и, видя, что сам тут не много сделает, вернулся назад к дверке, где оставил часть людей.
С той стороны было тихо, а, так как обещанная дверка не отворялась, нетерпеливый Бук велел поставить на остроколы лестницы и сам на первую начал взбираться.
Как раз, когда уже голова показалась над забором, тронутый каким-то беспокойством, старый Далибор огляделся вокруг и прибежал сюда с двумя лучниками, которые, заметив в темноте человека, так счастливо пустили стрелы, что одна из них через отверстие в шишаке достала до лица Никоша.
Он сразу её вынул, но потерял равновесие и упал с лестницы.
Журиха, которая, может, от страха Курпу что-то обещала, теперь от другого, ещё большего, не смела ничего начинать и служила в замке.
Раненый Никош мало на что обращал внимания; уже не рассчитывая на предательство, собрав всех людей, он побежал штурмовать большие ворота.
Далибор и его челядь защищали их, как могли, бросая, что было под рукой, стреляя, обсыпая и поливая, но первые ворота уже были сломаны, другие поджигали, а всем людям Никоша, когда с той стороны начали взбираться на остроколы по лестнице, гарнизон противостоять не мог, потому что не много его было.
Почти чудом, пожалуй, замок мог обороняться, а люди из деревни на помощь не прибывали, даже из Майковец… Далибор бегал, бросая свою кучку то туда, то сюда, где срочней было обороняться.
Ворота, хотя поливали водой, горели, потому что всё больше сухого хвороста под них подкладывали.
Старик в конце заметил, что если подкрепление не прибудет, нападающие вломятся внутрь.
Видела это и Домна… Не было иного спасения, как им казалось, только тыльной дверкой ночью ускользнуть с детьми, спуститься с вала и в лес уйти, имущество и замке отдавая разбойникам.
Домна, хоть бледная и испуганная, пошла за детьми. Старшего из них должен был взять Далибор, младшего – она; ночь была тёмная, с той стороны нападающих было не видно, дверка казалась единственным спасением.
Когда уже Домна брала плащ и собиралась достать ребёнка из колыбели, Журиха, которая подслушала её, говорящую с Далибором, с криком упала к её ногам.
– Туда нельзя! Не ходите! – начала кричать. – Не ходите! Ради Бога… там люди…