Бедный сходил с ума. Слыша шум в сенях, вышел сам король, бледный, с лицом, как мрамор. Видно было, что внутри дрожал, но казался холодным, глаза только блестели.
– Тихо! – воскликнул он. – Тихо! Прольётся кровь за кровь. Бог терпелив, но мстителен…
– Немедленно бы пойти на них, пока не ожидают, – лихорадочно воскликнул из-за короля Жегота из Моравицы, – идти и бить.
Король с суровым лицом отвернулся.
– Проехайте по лагерю, пусть люди успокоятся, и чтобы никакого крика и шума не было. Я тут вождь. Никто приказывать, никто ничего требовать не имеет права. В лагере трубить на отдых.
Он сделал знак рукой.
– Тихо! Ни слова!
И к великому восхищению слушающих король с сильным акцентом громко докончил:
– Завтра весь день тут отдыхаем, не двинемся!
Все вокруг забормотали и задвигались, Локоток сурово поглядел и стянул брови.
– Чтобы порядок был… а кто будет рваться и кричать – ко мне на суд. Трубить на отдых!
Постепенно некоторые начали приходить в движение, а воевода послал с приказами в лагерь.
Король медленным шагом вернулся в избу и закрыл за собой дверь.
Так уважали волю сурового пана, что по его кивку и на высланные от имени короля приказы лагерь тут же начал утихать. Старшие бегали, вынуждая к молчанию.
Когда Флориан вернулся к каретам, намереваясь избавить вдову от новой заботы и смолчать перед ней, нашёл её уже уведомленной и лежащей в карете без чувств.
Служанка, сопровождающая её, приводила её в чувства и растирала.
Никакое утешение не было впору – он постоял около кареты, посмотрел минуту и потихоньку удалился.
На протяжении всей ночи до него доходили стоны женщины…
В лагере мало кто заснул той ночью. Внешне царила тишина и покой, потому что королевское слово имело силу, но беспокойство в умах было страшное.
Самые нетерпеливые призывали к быстрой мести. Между тем на следующий день им приказали остаться на месте, потом полдня свёртывали лагерь; вместо того чтобы идти прямо к границам и угрожаемому краю, Локоток дал приказ и удалился с ним направо в леса.