– Что же король? – спросил Флориан.
– Молчал, не отвечал мне конкретно…
– Утешьтесь, – забормотал Шарый, – может, чем-нибудь ещё отвратить это несчастье будет можно.
Сказав это и делая вывод, что более долгий разговор только больше бы её расстроил, Флориан, сказав что-то потихоньку, ушёл к своим людям, напоминая, чтобы в случае нужды обратилась к нему.
Он ещё не отдалился от кареты на несколько шагов, когда к дому приходского священника как бы что-то разбитое на большие кучки двигалось с поля.
Началась какая-то беспокойная суета, люди начали бегать, собираться в кучки – тесниться, трубить, кричать, по лагерю скакали всадники.
Какой-то переполох взволновал всех. Те, что лежали, вставали и шли узнавать о случившемся. В воздухе летали проклятия и угрозы.
Поскольку было ещё не очень темно, а на холме при доме священника зажгли несколько смолистых бочек для короля, Флориан заметил, что несколько всадников, коней которых держала челядь, недавно прибыло к лагерю.
Поэтому он сел на коня, приказав челяди не двигаться, и полетел прямо к дому священника, чтобы у источника достать информацию и узнать правду.
Хотя по дороге до него доходили разные крики и имена, он не остановился, пока не приехал к дому священника.
Счастьем, у порога он наткнулся на Хебду.
– Бог мой! Пане воевода, – воскликнул он, – что стряслось? Какое-нибудь новое несчастье?
– Нет, не новое, – крикнул с великим гневом Хебда. – Мы давно его ожидали, а теперь только свершилось, во что ни один честный человек верить не хотел. Воевода с Наленчами пошёл к крестоносцам, и они с ним уже напали и жгут, режут, уничтожают… Я слышал, что у Иновроцлава с немалым трудом их отбили, но Слупку взяли и спалили… И не отпустили живой души. Наш королевич с Некандой в Пыздрах был, договорились на то, чтобы его похитить, к счастью, вовремя предупреждённый, он ушёл живым и направляется к нам. Из Пыздр также куча пепла!!
Когда это говорили, потрёпанный землевладелец, в одежде, порванной на нагой груди, с загорелым лицом, огненный, наполовину безумный, бессознательный, вышел из избы от короля.
Попросили его оттуда, чтобы Локотка больше не расстраивал и сердца ему не портил, но уст ему закрыть никто не мог, говорил, а скорее, рычал от боли, дёргая на себе одежду, на голове волосы, наполовину обнажённые руки поднимая вверх и заламывая над головой. Он стоял на пороге, стоня и жалуясь…
– Где они прошли, там после них только пепелища и трупы. Не щадили никого, детей, стариков, ксендзов в костёлах, костёлов. Людей, что к ним убегали, раздев донага у алтарей, резали, упрекая. В Слупке ксендз распятием, удерживаемым в руке, защитился… Ад на земле? Где Бог? Кресты на плащах – а это сущие дьяволы. Милость Божья, что королевича не схватили, не простили бы и ему… Наш воевода был с ними! Боже милосердный…
Он упал на пороге, закрыл лицо руками и постоянно повторял:
– Где Бог? Где Бог?
К нему подошёл молодой викарий и начал обличать его в богохульстве, но старец грозно на него поглядел.
– Хорошо тебе говорить! Потому что ты на это не глядел, потому что у тебя, как у меня, жену и детей не убили, потому что над трупами кровавыми слезами не плакал. А хоругвь их с крестом! Где же Бог?