Один из них подошёл к ней ближе и, узнав, двинулся вперёд, указывая дорогу. Другой остался за ними в тылу.
Воевода, который не спрашивал ни о чём и давал себя вести, опережая эту таинственную фигуру, что их сопровождала, бросил на неё взгляд и ему показалось, что узнал одного из своих. Только таким образом объяснялось, что Халка в лагере попала в его шатёр.
Были тут такие, что ей помогали. Ведущий их шёл осторожно впереди, обходил шалаши, а прежде всего, недогоревшие костры, свет которых мог их выдать. По-прежнему шли через лагерь, занятый военными людьми… и не было необходимости в прибытии крестоносцев, среди которых находиться было небезопасно.
Это пешее ночное шествие продолжалось довольно долго, потому что крики и шум неподалёку вынуждали их останавливаться, ждать, оглядываться, чтобы не попасть в руки слуг и сброда, которых были полны обозы.
Так наконец вырвались на луг, посреди которого привязанные кони более бедных людей паслись под надзором челяди. Но та спала уставшая…
Сбоку стояли кони и люди. Ожидали, или нет, воеводу, но иноходец для него ждал осёдланный. Халка, которая раньше не раз в счастливые времена сопровождала мужа на охоту, первая оседлала поданного ей коня; двое человек, сопровождающие их до сих пор, вскочили в сёдла. В молчании, тихо ступая, двинулись от границ лагеря, лугом, над речушкой, к чёрной лаве лесов, стоящей вдали. Сведущий проводник, несмотря на ночь, вёл с такой уверенностью, словно с завязанными глазами мог туда продраться.
Когда цокот копыт в лагере уже услышанным быть не мог, пустили коней более живой рысью. Воевода, едущий рядом с женой, с повисшей на грудь головой, не отворяя уст, весь в себе замкнутый, давал вести себя, не показывая признака жизни.
Халка, с открытым лицом, по которому стегал ветер, напрасно смотря вдаль открытыми глазами, словно хотела победить темноту, спешила, то немногословно торопя ведущего, то обращаясь к тому, который ехал за ними.
Она была взволнована – давала приказы, чувствовала себя вождём…
В лесу стало ужасно темно и дорога была почти не различима. Тут уже самый лучший проводник не мог ничего, но стал за него инстинкт животных; кони чувствовали место, из которого вышли и где остались другие. Их свободно пустили…
Тесная тропинка не позволяла ехать иначе, как гуськом, и жена пустила воеводу перед собой, сама оставаясь в тылу.
Грезящему о том, что произошло, воеводе, казалось невозможным, чтобы на таком небольшой расстоянии от крестоносцев находился Локоток. Безграничное доверие, какое он складывал на одну жену, его успокаивало.
Он думал, будет ли возможно попасть к Локотку и, прежде чем рассветёт, вернуться незамеченным в шатёр?
Не спрашивал, однако, не говорил ничего – ждал…
Затем вдалеке послышалось ржание коней, а те, на которых ехали, весело на него отвечали. Ничего ещё, однако, видно не было, их окружала лесная темнота, а пуща была непроходимая и густая…
Нескоро они почувствовали в воздухе дым, это был второй признак приближения к людям… наконец появились какие-то мерцающие огоньки между ветвей. Едущий впереди замедлил шаг.
Они остановились на опушке леса. У их ног внизу была долина у речки, разложившаяся широко, в которой можно было догадаться о лагере.
Они потихоньку направились к долине…
Тихо лежал на вид спящий, но в действительности бодрствующий и как бы притаившийся лагерь. От шатра к шатру сновало много пеших людей, в доспехах, при мечах, следящих за порядком.
Это не был тот шумный и пьяный лагерь крестоносцев, но что-то наподобие засады, выжидающей подходящей минуты, чтобы броситься на неприятеля.