– Не посмеешь мне этого сделать! – крикнул воевода, ступая за ним. – Запрещаю; ты не знаешь, что будет завтра, они нужны мне…
– Чтобы ты сдал их всех немцам!
Винч хотел что-то говорить, бросил безумный взгляд и остановился.
Добек поглядел на него и выбежал из шатра. Он обернулся, держа над собой заслону.
– Одно спасение есть, – сказал он. – Хочешь? Иди с нами. Мы всем отрядом выскользнем из лагеря, и пойдём прочь… отобьемся, когда нужно.
Воевода нахмурился и ударил о землю ногой.
– И я не пойду, и ты у меня людей не смей забирать, будут нужны. Я скажу тебе – незаконченное дело. Я сумел зло учинить, сумею его исправить, но…
– Но хочешь, чтобы мы тебе теперь поверили? – засмеялся Добек. – Несомненно!
И оставил шатёр.
Воевода, который аж до порога за ним следовал, остановился здесь и, подумав, вернулся и упал на ложе.
Спустя мгновение он позвал Влостка, который всегда бдил поблизости, шепнул ему несколько слов и отправил. Несмотря на утомление, он не мог сомкнуть глаз и широко открытыми глазами смотрел на вход шатра. Он ждал. Влостек явился после долгого ожидания.
Поручили ему идти вслед за Добком и удержать тех, кто бы с ним хотел уходить. Но, как воеводу не очень слушали, так и его слуга сегодня прошлого мира не имел в войске.
Поэтому он напрасно искал Добка и хотел узнать, где он обращался, его грубовато отправили, не допустили в шатры – только днём обещал узнать, не ушёл ли кто из их отряда.
Винч, не отвечая на донесение, опустил голову, дал знать рукой и остался на ложе, но сон ему век уже не склеивал. Метался, бороля сам с собой. Проклятия Добка только теперь подействовали, повторяясь у него в ушах.
Вечерний ропот в лагере постепенно смолкал, дождь и ветер также прошли, небо немного начало очищаться. Наступала ночная тишина.
Воевода хотел отдыха – и найти его не мог, переворачивался с боку на бок, вставал, садился, ложился, стонал.
Из ведра, которое стояло в шатре, он зачерпнул несколько раз воды – словно горели его внутренности.
Затем холщовые стены шатра задвигались, словно или ветер на них подул, или неведомая рука искала вход в него.
Воевода, который знал, сколько имел неприятелей, а из проклятий Добка догадался, что жизни его могут угрожать, схватил меч.
Но на пороге показалась вся покрытая чёрной вуалью женщина, которая, колеблясь и шатаясь, несмело входила; подняла руки, словно искала и нуждалась в опоре.