– А ты дорогу найдёшь в потемках? – спросил воевода.
– Я? – рассмеялся своим тонким и писклявым голосом нищий. – Куда?
– К ним…
– Не большого на это ума нужно, – сказал нищий, – я тут свой между Радзеёвым и Брестом.
Он тяжело вздохнул и, тут же поднимая глаза, как верный пёс, что ожидает кивка, уставил их на воеводу.
– Куда, панку? – спросил он тихо. – К ним? Сейчас?
– Ночью, не дожидаясь дня! Понимаешь?
– С чем?
Воевода нагнулся к его уху.
– С чем? – начал он живо и нетерпеливо, жестикулируя руками. – Скажешь: сейчас или никогда. Теперь, завтра… Часть их отошла от Бреста, часть не дотянула до ночлега. Те, что есть, отяжелевшие, сонные… и вовсе не ожидают.
Збик слушал эти слова с великим вниманием, повторяя их себе потихоньку, вытаращив глаза, как бы делал великое усилие для запоминания всего.
Воевода ещё раз подтвердил поручение.
– Завтра на рассвете…
Збик живо поцеловал его руку и тут же съёжился, скривился, пригнул голову, калекой вышел из шатра и исчез.
Наступала ночь.
Как предвидел нищий, по земле начал стелиться густой туман, мокрый, пронизывающий, насыщенный тем характерным запахом, который приносят с собой осенние туманы – неизвестно, из земли его получая или из облаков.
Дым разожжённых костров, прижатый его тяжестью, падал также к земле и расстилался как серое покрывало над лагерем.
Поэтому ни малейший порыв ветра не затрагивал эту атмосферу, мокрую, выгрызающую глаза, сжимающую дыхание.
Из польского лагеря не видно было немцев, крестоносцы не могли также заметить людей воеводы.
Оттуда до немецких солдат долетали обычные окрики, вокруг воеводы шло тихо, как никогда.