Тёмная сторона

22
18
20
22
24
26
28
30

— А не пошёл бы, — говорю, — твой дерьмовый Мастер со своим Посвящением к такой-то матери?

Я уже говорил, что не я супергерой — просто, когда совсем край подошёл, плакать и просить бесполезно. Известно — ту собаку пинают, какая скулит. А если ты зубы скалишь, то пинать тебя, может, и не рискнут. Главное — чтобы твой страх не почуяли… Вот и Геныч пинать меня не стал, помолчал секунд пять и говорит деревянным голосом:

— Много базаришь, Дневной. Мастер тебе всё объяснит. — А сам объяснять ничего не стал, надел мне на голову мешок, который так вонял, будто его мамашка вместо тампонов использовала (неделями не вынимая), и волоком потащил куда-то. По пути я, правда, обо что-то неудачно приложился и опять в астрал ушёл.

Через некоторое время очнулся — понятно, связанный и с вонючим мешком на голове, да ещё заваленный каким-то хламом. Попробовал поворочаться — что-то тяжёлое на грудь давит, так что еле дышу. Но вообще воздух есть. Значит, он меня хоть не закопал заживо, и то хлеб.

Вот так лежу я, из астрала постепенно в реал выпадаю, и начинают в башку разные мысли лезть. О «посвящении». Интересно, как они это делают? По старым поверьям, вампиром становится каждый укушенный. Нет, вряд ли всё так просто: тогда бы на земле одни вампиры и остались. Значит, как-то иначе. Как? В фильме «Интервью с вампиром» при «посвящении» нужно было выпить крови вампира. А ещё в одном фильме, пиндосском, не помню, как называется — так там «посвящение» проходило при сексуальном контакте с вампиром. Причём без разницы, какого рода контакт: нормальный или не совсем. А меня почему-то совсем не тянет подставлять очко Мастеру, равно как и кому-либо другому. Или заставят натянуть какую-нибудь деваху с клыками? Да и не в том дело — как. Не хочу вампиром становиться. Почему? Да просто так: терпеть не могу, когда за меня кто-то что-то решает. Родаки меня, было дело, в универ пропихнули — я полтора курса отучился и сказал: на хрен надо. Нашёл нормальную работу и не жалею: и деньги водятся, и знаний нужных поболе, чем у разных «высокообразованных»…

Стал я ворочаться, вертелся час, не меньше, и из-под груды хлама кое-как выполз. Даже, пока лез, скотч на руках обо что-то порвал — это мне вроде как выпал от судьбы бонус за упрямство. Мешок снял, ноги распутал — пара секунд, и я свободен.

Встал — вокруг темно, как в жопе негра. Только Генычев сарай я по запаху всегда узнАю. И сориентируюсь запросто, потому как сортир для самоубийц вместо Полярной звезды. Куда как проще: выход налево от полюса вони…

Дверь, конечно, заперта. Ну да не беда: порылся в железках минуты две, нашарил топор… и тут меня кто-то холодной-холодной рукой за плечо придержал и спрашивает:

— Далёко собрался, Дневной?

Я чуть в штаны не напустил. Шарахнулся от ТОГО — да в стену врезался, аж искры из глаз брызнули. ТОТ тихонько хохотнул, щёлкнул пальцами, и сарай осветился. Очень странно — серебряным светом, похожим на лунный, но не совсем, и откуда он идёт — непонятно. Вроде бы сам воздух засветился.

Тут я увидел: стоят передо мной три упыря. Все трое в чёрном, рожи иссиня-бледные, а губы — ярко-красные, и глаза горят, как звёзды. Один — Геныч, один какой-то незнакомый, а между ними — Мастер.

Его я первым узнал, даже прежде Геныча. Я его ещё в лесу намертво запомнил, и сейчас, ЕСЛИ ЧТО ВДРУГ, узнаю. Да если бы и не запомнил, понял бы, что это — Мастер. Вроде бы и ростом был пониже, чем оба других, а кажется — выше. Слева на поясе шпага висит в ярких серебристых ножнах. И светится какими-то чёрными лучами: и не видишь их, а чувствуешь, что они есть. Причём от Мастера — особое свечение, от шпаги — особое. Видно, что они — Мастер и шпага, точнее, тварь, которая шпагой прикидываются — хоть и вместе, но каждый сам по себе. И кто из них важнее — ещё вопрос…

Мастер улыбнулся, шагнул чуть вперёд и говорит:

— Скоро ты будешь не хуже нас видеть в темноте. Клянусь светлым ликом Луны, что, соприкоснувшись с Миром Ночи, ты уже не захочешь возвращаться в жгучий безжизненный День, даже если тебе представится такая возможность. Ты услышишь, как поют навьи, купающиеся в волнах северного ветра. Услышишь музыку зыбких детей тумана и шёпот тьмы. Ты узнаешь, как пахнет кровь наших жертв — Дневных, и единожды попробовав, не захочешь более другой пищи.

Я и говорю ему:

— Думаешь, мне это надо?

А он отвечает:

— Может быть, тебе действительно не нужна вечная жизнь во всеблагом лоне Ночи. Что ж, выбор есть всегда и у всех. Даже у Дневного, вмешавшегося в дела Ночных и причастившегося их тайн. Выбор богат: вступление в Ночное Братство или смерть.

— Так с этого, — говорю, — и надо было начинать! — и без замаха рубанул Геныча по ногам — он с левого краю стоял, как раз там, где я решил прорываться. Друг детства завопил, но почему-то не упал сразу. Тогда я ему поперёк рожи рубанул, он и с копыт долой. Второй, что слева от Мастера стоял, на меня как рысь сиганул, только я присел, и он надо мной пролетел и об пол грянулся. Пока он после приземления чухался, я ему хребет перерубил.

…Милое дело, скажу вам, когда клинок в живую плоть врезается, и ты чуешь, как она подаётся, как кости хрупают, точно сахарные! И кажется, что в тебя вливается сила того, кого ты грохнул. В фильме «Горец» на сей счёт не так-то много и навыдумывали…