Тёмная сторона

…Тот упырь тоже завопил и по полу распластался. Я топор из него выворотил, поднялся, хотел на Мастера кинуться, чтобы его сложить: кончил дело, оботри инструмент, ха-ха! Только почему-то не кинулся. Слишком уж он спокойно стоял, и видно, что боялся меня не больше, чем ёж — голую жопу…

Посмотрел, вздохнул и шпагу потянул из ножен. Вроде медленно потянул, только вот не успел я и глазом моргнуть, как она зашипела коротко по-гадючьи и в руке у него оказалась. И кончик в метре от моего носа сияет и не дрогнет.

— Всё в порядке, друзья, — говорит Мастер — и мне: — Ты сам решил свою судьбу, Дневной. Ты мог бы стать членом Братства, но не захотел. Что ж, каждому своё. Ты загладишь свою вину, исцелив благородных Братьев, раненых тобой.

— Ага, — говорю, — я твоих гомиков полечил, сейчас и тебя вылечу — топором.

А Мастер спокойно так отвечает:

— Нет, глупый Дневной. Своей кровью. Это главное лекарство Ночных. И не пытайся острить — у тебя это плохо получается. К тому же ты меня боишься.

А я и в самом деле пялюсь на его шпагу — прямую, гладкую, сияющую так, что под ложечкой сладко и тошно ноет — и торможу. Пока Мастер трепался, я бы двадцать раз его зарубить успел. Если б не боялся.

И думаю я, что вот сейчас приблизится он ко мне, прекрасный и сильный, вонзит в горло свой серебристый клинок, спустит кровь, которая всё равно во мне без толку киснет — и станет так хорошо, прохладно, спокойно, ведь больше ничего мне и не надо… Тут я глянул Мастеру в глаза и понял, что это он на меня одурь нагоняет. Зло меня взяло. Ах ты, думаю, педик с жестянкой, ещё мозги мне будешь компостировать? Да я тебя размажу!..

Мастер, видно, мысли мои прочитал, понял, что я с крючка сорвался — и кинулся на меня. Только я ждал этого, и шпагу его по внешней дуге топором отбил. Полетели искры: от шпаги — бледно-голубые, от топора — золотые. Хотел я Мастера тут же и зарубить, да он так шпагой отмахнул, что чуть меня не располовинил. Я еле успел увернуться и кувырком покатился. А тут ещё бывший Геныч меня за лодыжку схватил, как его вчера Элвис сцапала. Вот, думаю, неймётся уроду, даром что рожа на две половинки раскроена и ноги обе сломаны… Что ж, я его и без руки оставил. Он и завопить уже не смог, а рука его — обрубок — так и осталась на моей ноге висеть. Тут Мастер подскочил и хотел меня проткнуть, да я снова увернулся и успел даже левое колено ему подрубить.

Взвыл Мастер, но устоял.

— А ты, — говорит, — не так прост оказался, Дневной. Ну ладно. — Зашипел по-гадючьи, направил на меня шпагу, и не успел я глазом моргнуть, как шпага змеёй обернулась и из рук мастера на меня сиганула.

Я хотел отскочить, да не смог — Генычева отрубленная рука так мне левую лодыжку сдавила, что я ногу ниже щиколотки чуять перестал. Вместо того, чтобы сбежать, на четвереньки брякнулся. Змея у меня над головой просвистела и в стену вписалась. Звук был такой, точно в стену кочергу швырнули. Так эта сволочь не упала, а прямо от стены развернулась — уж не знаю, за что она там зацепилась — и снова на меня прыгнула.

Я топором отмахнулся, а змеища вокруг топора обвилась. Хочу я бросить топор, а не могу — гадина мои руки к топорищу хвостом прижала.

Как я не обоссался тогда — не знаю. Помню, что рассмотрел змею хорошо, умел бы нормально рисовать — по памяти бы до чёрточки нарисовал, хоть и видел всего несколько секунд. Сама она тонкая, в серебристой чешуе — каждая чешуйка радугой переливается; пасть — тёмно-вишнёвая, как железо раскаленное, четыре клыка — тоже как железо, только раскалённое добела, аж светятся. А глаза — ярко-ярко-красные: посмотрел я в них и понял, что главный тут — не Мастер, а вот эта гадина…

Вампиры от радости взвыли, а Мастер говорит:

— Ползи ко мне, Дневной. Хуже уже не будет. Ты меня рассердил, а теперь у меня в руках. Смотри, чтобы я не рассердился ещё больше…

— НЕТ!

У Мастера первый и последний раз пачка отвисла. У меня — тоже. А Элвис — это была она — прыгнула ко мне, оторвала от меня серебристую гадину и говорит:

— Руби Мастера!

Стоит она голая, как в прошлый раз, и светится, как гнилушка, а в руках Мастерову змею держит за шею у самой башки и за хвост. Вытянула её, как верёвку, а змея дёргается, вырваться хочет, у Элвис руки дрожат… Вижу я — долго она гадину не удержит. Поднялся, подковылял на полутора ногах к Мастеру и вижу, что гомик хренов трухнул.