Ярмо Господне

22
18
20
22
24
26
28
30

Не сочти за упрек, понимаю и прощаю великодушно. На радости такой примите и мои поздравления, сударь мой Филипп Олегович.

Но позвольте спросить, барышню-неофитку Анфису Сергеевну вы на мое попечение оставляете или пускай ее американский доктор Суончер отнынь пользует?

— По идее еще недельку-другую док Патрик за ней присмотрит, потом же некто арматор Вероника примется обихаживать организм нового члена орденского звена.

— Когда это ты успел утрясти, братец Фил?

— Всего-навсего предполагаю в рациональной реальности.

— В ответ честь имею реально просить пожаловать сеньора и сеньору Бланко-Рейес-и-Альберини к пасхальному воскресному обеду около двух пополудни в моих городских апартаментах. Их благородие барон Руперт Ирлихт-Коринт весьма надеются на ваше милостивое согласие, идальго. Уж не откажите нам в любезности.

— Неужель пришла любовь, вновь расцветают помидоры?

— Примерно так, братец Фил. Всякой нормальной бабе яички дороги не только на Христов день… А вы, сударь, ей-ей, грубиян и сквернослов.

— От кого слышу?..

Филипп клятвенно заверил собеседницу в том, что он с супругой «всенепременно пожалует за океан» к обеду барона и баронессы Ирлихт-Коринт, и подивился чуткости Вероники, какими бы ни были ее арматорские речи и манеры. Ему-то самому и в голову не приходило устроить для жены пасхальные каникулы. И сама Настя о том его не смеет попросить, как он тотчас же сообразил, дав отбой связи.

«Старею, наверное, впадаю в хамство стариковское, память слабеет… Болван чванный, мог бы, олух царя небесного, и Нике первым позвонить и девок от физкультуры освободить…

Помнить надобно: конец апреля, во вторник у Настены тезоименитство, в среду ее день рождения… Кое-какие подарки для нее готовы, но можно и дополнить…

Страстной Четверг на дворе, милостивый государь. Пасха на носу. Притом в Старом Свете она раньше наступит. Куличами пора бы озаботиться, экологически чистой провизией в Америке запастись, специями, пряностями, творогом, миндалем…

Неравно свежих дрожжей там на Таракановском рынке или еще где в той Белорашке не найду? Ох мне… Транспорт опять же, средства доставки… Ладненько, будем действовать по плану…»

Выделим с красной строки и пробелом. Ведь к Светлому Воскресенью Христову у нашего главного героя имеется особо специальное отношение. Притом в разных и мало совпадающих ипостасях этого принципиального религиозного празднества для всех верующих и не очень верующих.

Начнем все излагать, изъяснять в относительном порядке, если не жестко хронологически, то в произвольной хронографии. Вот и Великий пост Филипп Ирнеев издавна стремится блюсти по мере возможности и желательности. Однако же на Пальмовое Воскресенье, то есть на двунадесятый праздник Входа Господня в Иерусалим он никогда не носил в церковь прутики вербы, обломанные ветки прочих кустарников и деревьев, произрастающих в средней полосе.

«Ибо сие для истово верующих в православии суть полуязыческое непотребство, неуместное потакание материалистическим суевериям. Надо ж такую метонимию выдумать, Вербное воскресенье, скажите на милость! Во где приспособленчество простодырое…»

Простонародному обычаю красить скорлупу куриных яиц или модернизировано клеить на нее переводные картинки он ни под каким видом не следует. Хотя никого прилюдно и гласно не осуждает, не порицает за подражательное исполнение околоцерковных обрядности, «хоть как-то, пусть им раз в году приближающих слабоверующих к истинной религиозности и к Храму Божьему».

Никто не сомневается в том, что ни разу в жизни он не таскал святить в церковь торбу-мешок сваренных вкрутую крашеных яиц. «Еще чего, яйца катать! Во где анафема мараната!»

Филипп также рассматривает как излишнее, чтобы его изготовления ароматную миндальную пасху из фигурной деревянной формы или пышные куличи «ХВ» с изюмом окропили как бы святой водой сомнительного происхождения. «Сие не прибавляет святости и хорошего вкуса пище телесной».