И тут же стала мерно постукивать, время от времени выкрикивая слова на незнакомом Стёпке языке. "Должно быть, на тунгусском", — решил Стёпка. Одновременно он начал приседать, подкидывать ноги, как в старинной русской пляске, подпрыгивать и вертеться, совершая постепенно круг вокруг костра и Катьки, мерно колотившей в бубен. Постепенно удары становились всё чаще, и Стёпка взопрел в своей долгополой, специально приготовленной для этого случая, дохе, и в самодельной рогатой маске.
"А ни к чему она, эта маска!" — решил он, и снял её, отбросил. Потом стащил и доху, и тоже бросил.
Катька ничего не замечала. Закрыв глаза, тянула что-то, перемешивая слова из всех языков, которые помнила.
Чаще сыпались удары, и чаще вертелся Стёпка. Огонь, окружающие поляну деревья, чёрная Катька, мешком сидевшая у костра, — всё постепенно смешалось перед глазами Стёпки, всё замелькало и начало уплывать куда-то далеко-далеко.
— Стёпка, что видишь, однако? — донёсся издалека голос Катьки.
Стёпка как будто оказался на вершине горы. Мимо горы, внизу, плыли облака, а в разрывах облаков виднелись странные коробки. Стёпка вгляделся — и коробки словно приблизились. Только тут он понял, что это не коробки, а большие дома, которые строят в городах.
— Город вижу, однако! — крикнул Стёпка.
— Гляди ещё! — приказала Катька и застучала так шибко, что Стёпка уже и не успевал за бешеным ритмом.
Стёпка стал глядеть. Между домами были улицы, по которым в обе стороны неслось множество машин. А вдоль домов, суетясь, толкались люди. Места у них было немного, поэтому они шли, как машины, друг за дружкой: одна колонна в одну сторону, другая — в другую. Но то тут, то там порядок нарушался, и тогда колонны вытягивались, сжимались, разбивались на отдельные кучки.
Тощие деревья мешали смотреть, и тогда Стёпка присел на корточки, чтоб разглядеть всё получше.
— Что теперь видишь, Стёпка?
— Людей вижу! По улице бегут, однако!
— Гляди еще! — крикнула Катька и закричала что-то несуразное, как будто передавала кому-то ещё слова Стёпки.
Стёпка изнемог. Пот щипал ему глаза, мешая смотреть. Он надвинул на мокрый лоб шапку, утёрся рукавом. И внезапно словно прозрел: по грязной дороге, мимо каких-то ржавых механизмов, кирпичных стен, рельсов, крашеных в полоску столбиков — бежал он, его пёс.
"Шибко бежит, однако! — обрадовано подумал Степка. — Значит, дорогу знает!"
Пёс бежал по обочине, а мимо, обдавая его снегом, смешанным с грязью, проносились грузовики. Весь левый бок пса был мокрым, залепленным грязью, но он бежал, не останавливаясь и не обращая внимания ни на что.
Впереди был семафор; шлагбаум опустился, грузовики выстроились в колонну.
Пёс несся вперёд.
Дежурный на железнодорожном переезде вышел на террасу, поднял флажок, — и открыл рот от удивления: грязный лохматый пёс нёсся прямо наперерез поезду.
Заревел тепловоз, зазвенел в звонок дежурный, — пёс даже не стал утруждать себя, приостанавливаться. Поднырнул под шлагбаум; с ходу, не останавливаясь, перемахнул через рельсы и проскочил под самым носом у тепловоза.